Владимир Маяковский. Роковой выстрел. Документы, свидетельства, исследования - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Кацис cтр.№ 79

Важно отметить, что польская тема вошла далеко не только в откровенно пропагандистские тексты Маяковского, но и в «V Интернационал», где в главе «ТЕПЕРЬ САМА ПОЭМА» читаем:

Эти строки достаточно близки к рассуждениям Эренбурга о том, на что пошли народы России в революцию и чем стала (затхлость) Польша, которая осталась сама по себе вне России. А вот Польша в той же поэме:

Куски о России и Польше находятся рядом. Это позволяет считать, что подобное противопоставление характеризует отношение Маяковского к Польше с советской стороны. Даже после формального окончания Гражданской войны и интервенции поэт продолжает «пересматривать» итоги Версальского договора, следуя ленинской линии.

Тем более что именно Польша оказывается главным препятствием для переноса Мировой революции в Германию:

И вот новый поворот темы:

Публикатор этого текста В. Дядичев резонно отметил, что «исходным материалом» для поэта в известной степени явились впечатления от поездки в Польшу и Чехословакию (апрель-май 1927)», и верно пишет, что это стихотворение представляет собой образный конгломерат польских и чешских впечатлений Маяковского, отразившихся в его стихах и очерках: «По материалам этой поездки Маяковским были написаны стихи «Славянский вопрос-то решается просто», «Польша», «Чугунные штаны», очерки «Новое о чехе», «Чешский пионер», «Наружность Варшавы» и др. В стихах и очерках о Польше одно из главных, особо подчеркиваемых впечатлений Маяковского – «несметное количество военных. Откроешь глаза – слышишь звон шпор…».

В «чешских» произведениях несколько раз упоминается Крамарж, руководитель чехословацкой народной партии (фашистов), весьма влиятельной в те годы», дословно повторяет В. Дядичев эпиграф стихотворения, к которому вскоре мы обратимся. Подмечает исследователь и след пионера из прозаического текста поэта: «Один из эпизодов «Чешского пионера» (опубликован в «Пионерской правде» 15 июня 1927) – изъятие полицейскими на улице в Праге у пионеров форменных атрибутов – красного галстука, синей блузы… Ср.: в новонайденном стихотворении – лапа панская (пан – обращение, характерное для Польши и Чехословакии), фашист не любит детских обрядов пионерских и т. п.».

Здесь стоит лишь отметить, что «пыль» из последнего четверостишия не только отсылает к парадной шагистике, но и к стихам о Пилсудском 1920 г., когда еще была надежда на «победу коммуны в Польше»:

Понятно, что к 1928 г. (!), после даже чуть ли не официального конца «мировой революции», после падения Троцкого и поражения в Китае таких надежд не осталось. Все это заставляет считать найденный текст Маяковского как бы завершающим аккордом его революционно-славянской поэзии. Любопытно, что Маяковский, по-видимому, рассчитывал на понимание читателями «Пионерской правды». В любом случае, стихотворение «Невеселая страница про военных за границей» демонстрирует, что такое славянская топика Маяковского.

Сколько бы мы ни анализировали творческие и личные проблемы Маяковского, сколько бы ни пытались сегодня, через 90 лет после гибели поэта проникнуть в детали расследования и политической атмосферы вокруг него, остается один очень специфический аспект всей проблемы, который связан с конкретной политической деятельностью Маяковского и его круга, а не просто со знакомством и общением с начальством НКВД и его Особого отдела.

На первый взгляд кажется, что и материалов такого рода нет, и говорить здесь не о чем. С другой стороны, очень много недоговаривается в этом аспекте.

Достаточно взглянуть, например, на имя соавтора громадного непоставленного киносценария «Инженер д’Арси», Валерия Горожанина, с 1923 по 1930 год начальника секретно-политического отдела ГПУ Украины, чтобы чисто московский след специфических контактов Маяковского обрел и украинский контекст.

У Маяковского было два важных места, куда он ездил в качестве, скорее всего, агента Коминтерна либо представителя советских торговых организаций типа Аркоса или Амторга. К этим организациям прямое отношение имели многие деятели ЛЕФа, которых мы встретим на этих страницах. Здесь главными для Маяковского были русско-еврейский, как это ни странно, Нью-Йорк и славянские Прага и Варшава. Именно здесь мы встретим американского Давида Бурлюка и уже встретил пражского советника советского посольства в новой Чехо-Словакии Романа Якобсона.

Создается ощущение, что все хорошее и плохое о поэте и круге ЛЕФа вообще уже сказано ^[217].

Между тем, есть в собрании сочинений поэта такие тексты, что их даже не пытаются комментировать. Либо, если такая необходимость возникает, комментарий представляет собой принятый на веру рассказ самого поэта о том или ином событии. В ином случае – таким комментарием становится авторитетный мемуарный текст, который также не подвергается адекватной проверке. Более всего это касается политической деятельности ЛЕФа вообще и Маяковского в частности. Если же к этому прибавляется еще и контакт со специфическими литературными и политическими кругами, например, еврейскими, то статьи, интервью и выступления Маяковского такого рода остаются практически вне научной критики.