Хорош!
И это кан-гар!
Судьба Кархуна была решена в единый миг, но сначала…
– Ты был в плену?
– Да. Пощади, кал-ран! У меня важные вести!
– Какие же?
– С ними – Черный Волк!
Мурсун оказался покрепче. В обморок падать не стал, но, с другой стороны, и Торнейского рядом не оказалось.
– Маркиз Торнейский?
– Д-да…
– Ты его лично видел?
Кархун закивал.
– Как тебя сейчас, кал-ран. Он спросил, зачем мы пришли…
– И?
– Я сказал, что копыта коней кагана пройдут по всей Аллодии. Его страна ляжет под наши мечи, а голова Торнейского будет торчать на колу у юрты кагана. И ты, кал-ран, станешь тем, кто принесет ее!
Мурсун искренне в этом сомневался. Но…
– Почему тебя отпустили?
– Черный Волк сказал, что храбрость заслуживает награды! – заюлил Кархун.
Кал-ран хмыкнул.
– Повернись спиной, кан-гар.
Кархун попытался отказаться от такой чести, но…
Повернули. Осмотрели отпечаток на заду «храбреца», и кал-ран подвел итог.
– Ты прав. Храбрость не должна оставаться без награды, равно как и трусость. Так что… Казнить!
– Нет!!! Пощади, кал-ран!!!
Бесполезно. Крики быстро стихли, когда Кархуна проткнули сразу несколькими копьями. Мурсун вздохнул.
– Зачем мне кан-гар, который погубил своих людей, а сам уцелел? Незачем…
Все собравшиеся восславили мудрость кал-рана, Мурсун переждал восторги и поинтересовался:
– Что там у Шурвеха?
У Шурвеха все оказалось намного лучше.
Плоты степняки не сделали – тут навык нужен. А вот брод найти – дело нехитрое. Прощупывай дно, и вперед. Где вплавь, где с ругательствами, но переправились, потом натянули веревки, благо река оказалась достаточно узкой, и принялись переправлять все необходимое.
Те же луки со стрелами.
Привяжи да плыви? Нельзя. Тетива не должна отсыреть, да и намокшие стрелы меткости не добавляют. Но постепенно, потихоньку…
Отряд в две сотни степняков занял выжидательную позицию. Любого, кто пойдет за водой, они встретят стрелами.
Кал-ран одобрил. Что ж, подождем немного.
Можно продержаться без еды. Но без воды? На солнцепеке – день будет ясным? Под обстрелом?
Долго наглецам не выстоять. А он потом отправит кагану письмо о своей победе. И…
Лучше сразу же написать про Торнейского. Да, так будет лучше всего. Два письма.
В одном он напишет, что столкнулся с отрядом Торнейского, численностью… тысяча человек. Нет, лучше две… ладно. Полторы тысячи врагов. Они уничтожили тысячу, но потеряли пятьсот своих и заперли врага в… интересно, как называется это место?
Не важно.
Главное, Торнейскому отсюда никуда не деться. Так что каган может ожидать его голову на копье в ближайшее время.
Так будет лучше всего…
Мурсун потер руки – и принялся диктовать писцу нужные слова. Это ведь так важно – своевременно и правильно донести до начальства новости!
А то можно и без награды остаться. Или вообще…
Пишем.
«Мой господин…»
* * *
Рида известие о стрелках не порадовало.
– Думаешь, долго тут продержимся? – Стивен тоже был легко ранен в плечо, но отлеживаться в обозе не собирался.
– Хотя бы пару дней, – честно признался Рид. – Потом пойдем к Дорану.
– Может, стоило пойти сразу? Здесь мы не передохне́м…
– Главное, чтобы не передо́хли, – скаламбурил Рид.
Ему тоже было паршиво. Одна из стрел клюнула в ногу, чуть пониже колена, и он прихрамывал, надеясь, что воспаления не случится. И так-то хромал, а теперь вообще…
Сволочи степные!
За водой теперь приходилось ходить по четыре человека, прикрываясь щитами. Получалось плохо, но пока хватало и людям, и лошадям. Тем не менее ясно было, что долго так не простоять. Но, может, хотя бы еще сутки?
Интересно, отправил ли Мурсун гонца?
Рид от всей души надеялся, что да. Флаг с белым зайчиком реял на ветру, словно издеваясь над степняками.
Расчет был прост.
Если Хурмаху донесут про Рида, он подождет идти на Равель. Свернет и двинется к нему.
Рид искренне надеялся, что достаточно насолил кагану, чтобы рассчитывать на его чистую и незамутненную ненависть. Это же такой шанс разорвать врага конями! Как его упустить?
И Равель выиграет еще немного времени. Хотя бы чуть-чуть…
Лишь бы успел Иллойский. Лишь бы он успел…
* * *
Не все из собравшихся в лагере думали сейчас о Равеле. Нет, не все…
Роман Ифринский переглянулся со своими друзьями. Виктор Лейнский и Эрон Шорский также были потрепаны, измучены и ничего хорошего впереди не предвидели. Вообще.
Это не на параде красиво перед дамами гарцевать, это кровь, грязь, дерьмо в самых неприглядных их проявлениях. Это смерть и страх.
И Ифринскому вовсе не хотелось закончить жизнь здесь и вот так. В грязи, корчась от боли и запихивая внутрь распоротого живота вывалившиеся кишки.
– Торнейский нас всех здесь положит!
– За тем и шли, – ухмыльнулся Шорский.
– Лучше бы он лег, если ему так хочется, а мы остались. – Роман не собирался прощать Риду своего позора. Тогда, с крестьянкой…
Ну побаловались они с этой шлюхой – и что такого? Все равно они там, в деревне, под всех ложатся! Чего было дворян при всем отряде унижать?
Такого Роман спускать Риду не собирался.
– Предложения есть? – Лейнский мыслил рациональнее. Чего ругаться? Лучше узнать, зачем Роман их позвал.
– Есть, – Роман оскалился почти по-волчьи. На грязном, запыленном лице, с дорожками от пота, смотрелось это устрашающе. – Еще как есть…
– Какие?
– Сбежать.
Шорский и Лейнский переглянулись.
– Не удастся, – покачал головой Эрон. – Куда? К степнякам в лапы?
– А хотя бы и к ним! Вы слышали, что сказал тот степняк?
– Нет.
– А я неподалеку был. – Ифринский вытер пот, еще больше размазав грязь по лицу. – Их сорок тысяч. Семь здесь, двадцать пять идет. Еще три тыщи идут по Интаре, пять под Ланроном.
– Нас просто сомнут. – Виктор мрачно посмотрел в ту сторону, откуда летели «зажигалки». – Мы даже отсюда не уйдем – не дадут.