Александр Македонский, или Роман о боге - читать онлайн книгу. Автор: Морис Дрюон cтр.№ 27

Чтобы посвятить Александра в тайны плотской любви, Олимпиада решила обратиться к Калликсене, прекрасной фессалийке двадцати пяти лет, прошедшей обучение у жриц Афродиты, но оставившей богослужение и жившей в македонской столице на положении гетеры первого ранга. Калликсена была очень женственна, хороша собой, с гордым подбородком и чувственным ртом, который обнажал в улыбке удивительно ровные и белые зубы. Ее жилище, в котором она подражала манерам великих афинских гетер, было украшено многочисленными дарами, которых ей не нужно было испрашивать у потерявших голову поклонников. Этот дом любили посещать самые знаменитые мужчины. Всякий знатный иностранец уезжал из Пеллы неудовлетворенным, если ему не удавалось отужинать у Калликсены. Она не отдавалась без разбору каждому мужчине, однако всегда имела несколько любовников одновременно и никогда одного, при этом все они оставались ее друзьями. Посетители уходили, очарованные ее голосом и околдованные приемом. Те, кому посчастливилось увидеть ее обнаженной, сравнивали формы Калликсены с прекраснейшими скульптурами, а те, кто побывал в ее объятиях, до конца жизни не могли забыть волшебных мгновений.

Олимпиада попросила Калликсену прийти во дворец и поделилась с ней своими намерениями. Куртизанка с готовностью и признательностью согласилась принять ее предложение. В глазах всех гетер эпирская царевна Олимпиада, возвысившаяся от храмовой наложницы до македонской царицы, служила идеалом, образцом для подражания, примером искупления греха прелюбодеяния всех падших женщин. Предложение царицы оказывало честь прекрасной фессалийке и приближало ее к царскому дому.

Получив согласие Александра, который повиновался ей как сын, Олимпиада в назначенный вечер сама привела гетеру в покои наследника.

Калликсене приходилось иметь дело с разными мужчинами, среди них были и девственники, трясущиеся от волнения, ослепленные чувственностью, были и бахвалы, были и такие, что кидаются на женщину, как в бой, были стыдливые, что не выносят света, и такие, что доверяются женщине, как материнским объятиям. Но столь высокомерного юношу опытная Калликсена еще никогда не встречала. Царевич, безразличный к знакам внимания куртизанки, вымерял комнату размеренным шагом, разговаривая как бы сам с собой, начиная фразу и не завершая ее, как будто эта женщина была недостойна слышать его слова. Когда Калликсена предложила раздеть его, Александр не противился. Затем она сбросила одежды и с себя, но он по-прежнему смотрел на нее как на вещь. Красавица привлекла юношу на ложе, взяла его послушную руку и положила на свою грудь. Александр погрузился в размышления, пытаясь применить учение философов для познания этого тела, отличающегося от тела мужчин. Он думал о двойственной сущности всех вещей, о мужском и женском началах мира. Мягкость и влажность женского тела вызывали у него легкое отвращение.

Ночь приближалась к концу. Когда Калликсена пыталась вернуть мысли Александра к цели их встречи, когда она хвалила, нежно гладя рукой, силу его мускулов, он отвечал на ласку рассказом о военных учениях и показывал, как упражнение в метании копья развивает поперечные мышцы живота. Такое безразличие оскорбляло и возмущало ее, так как задевало честь куртизанки. Форсируя ход событий, она стала более настойчивой и властной. Используя все свое знание науки любви, она пыталась возбудить желание в этом молодом боге, таком разговорчивом и холодном. Ценой больших усилий ей это удалось, но миг близости не принес никому удовлетворения. Александр был пассивен и как бы со стороны наблюдал все происходящее между ним и этой женщиной.

Калликсена получила от Олимпиады обещанный царский подарок, но прошло еще несколько лет, прежде чем Александр сблизился с женщиной.

Над каждым местом на земле, как и над каждым человеком, властвуют определенные светила. Поэтому для каждого человека, от самого простого до самого великого, свыше определены места, где ожидают его благо и процветание, и места, где ему суждено погибнуть. Одни земли для него пагубны, другие – благоприятны, но человек не может выбирать их по своей воле, не может избегать одних земель, с тем чтобы жить и трудиться на других.

Вот что говорит Асклепий, толкуя значение слова «царь»: «Царя называют царем потому, что одной легкой стопой своей он опирается на высшую власть, и потому, что слово его – закон. Поэтому иногда достаточно только упомянуть имя царя, чтобы противник, дрогнув, незамедлительно отказался от своих намерений».

Филипп медленно поправлялся, рана по-прежнему беспокоила его, и он почти не покидал своего дворца, окруженный заботами врачей. Все это время царь размышлял над причинами своих неудач на Геллеспонте. Он корил себя за то, что не прислушался к советам Исократа и ввязался в военную авантюру на Востоке, бросив вызов Персии до того, как объединил под своим началом Грецию.

Следующей весной Совет амфиктионии вновь обратился к нему за помощью, на этот раз умоляя о защите от расположенного по соседству с Дельфами города Амфисс, жители которого захватили земли, веками закрепленные за храмом Аполлона.

Чтобы покарать племя горцев, разрешить конфликт и удовлетворить справедливые притязания служителей культа на исконно принадлежащие им территории, Филипп собрал большое войско и, пройдя с ним через Фессалию и преодолев Фермопилы, обосновался в Элатее, у границ фиванских земель, в шести днях пути от Афин.

В это же время на ораторском возвышении в Афинах вновь появляется Демосфен. На этот раз к его аргументам, которые он не устает повторять, прислушиваются. Демосфен убеждает сограждан в том, что Филипп нарушил условия мира, которыми он одурачил афинян, и идет с войском, преследуя одну цель – лишить греков свободы.

Оратор Демад, бывший моряк, получающий от Филиппа – и не скрывающий этого – значительные суммы денег для поддержки партии, выступающей за союз с Македонией, вместе со своими соратниками оказывается в меньшинстве и сам становится объектом нападок. Демосфен ликовал. Он понял, что время его славы пришло. Наконец-то в порыве энтузиазма принимается решение о начале войны, к которой он призывал вот уже восемь лет подряд. Но Демосфен не ограничивается ведением антимакедонской пропаганды в родном городе, он едет в Фивы, где обвиняет находящееся там македонское посольство, занятое подготовкой первых соглашений о будущей федерации, в вынашивании коварных замыслов о нападении на Афины. Он выступает на фиванском собрании, льстит беотийцам, пускает в ход все свое красноречие с целью привлечь их на сторону Афин, пугает фиванцев опасностью, которая подстерегает их в случае сохранения нейтралитета. В итоге ему за несколько дней удается развалить традиционный союз Фив и Македонии. Фиванцы, ранее собиравшиеся выступить в качестве дружественных посредников, теперь оказываются втянутыми в войну против своих союзников. А Демосфен продолжает свое дело. Он выступает, суетится, лезет из кожи вон, посылает повсюду послов, стремится придать своей акции характер священной лиги. Эвбея, Акарнания, Корфу, Левкида, Ахайя, Коринф, Мегара, часть Пелопоннеса и далекий Византий присоединились к Аттике и Беотии, осудив Совет дельфийской амфиктионии за то, что он обратился за помощью к царю Македонии. Только Спарта и Аркадия отказались от участия в коалиции.