Рать порубежная. Казаки Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Нуртазин cтр.№ 43

В конце зимы казачье войско прибыло в Можайск на помощь государевым полкам. Теперь им предстояло встать на защиту западного порубежья Руси. До Можайска добирались совместно: донцы Михаила Черкашенина, Василия Янова и волжские казаки Ермака. Дороне удалось уговорить атамана пойти на службу к царю. Ермак сначала воспротивился, прослышал, что владетели Приуралья, купцы Строгановы, казаков на службу зовут, хотел со своими людьми к ним идти, но Дороня пояснил: «Ныне воины супротив Речи Посполитой и шведов необходимы, так что государь всё равно повелит Строгановым людей, к воинской службе способных, ему отослать, а купцы царю перечить не станут. Как ни крути — или гулевать, или воевать». Слова Дорони Ермака убедили, и вот теперь, отдохнув после длительного перехода, казаки медленно двинулись из Можайска через Вязьму и Дорогобуж на Смоленск. Свою полусотню яицких повольников вёл и Дороня Безухий. Покачиваясь в седле, наблюдал, как копыта коней месят весеннюю хлябь дороги, но мысли его витали далеко от вяземских лесов и болот. Вспомнились казаку далёкие стенные просторы, курени у впадения Чагана в Яик и славные денёчки, когда пребывал с женой и сыном. Когда с семьёй, при помощи других казаков и Карамана, строили жильё и налаживали быт. С Акгюль, женой Карамана, Ульяна сошлась сразу, не зря, почитай, одного возраста: ногайка лишь на год младше. Сёстрами стали неразлейвода. Ульяна училась у Акгюль понимать ногайские слова, жить в степи и казачьем поселении и сама делилась познаниями. А как иначе?

В поселении, где в десяти саманных домиках и землянках обитали три десятка казаков, в большинстве старики и калеки, коим и на Русь податься нельзя, и в походы ходить тяжко, проживало пять женщин. Три из них — семейные, две переходили от одного казака к другому. Заводить жён у казаков было не принято: немногие решались на семейную жизнь. Оттого и тянулись женщины друг к другу, поддерживали. Сдружились и дети. Особенно ровесники — Дания, дочка Карамана, и Митька. Митька, по своему малолетству, стал называть Данию — Дунею, так и закрепилось за ней, с его лёгкой руки, — это имя — Дуня. Мальчишки её в обиду не давали, а уж если обижали их, вступался Аникей. Сын Прохора удался в отца, рос не по дням, по часам. К своим шестнадцати годам Аникей вырос в рослого, могучего и сноровистого парня, с коим опасались мериться силой даже взрослые казаки. Познал он и воинское искусство. Дороня, не жалея на то времени, обучал приёмного сына, Муратку и собственного Дмитрия. Знал, учить надо сызмальства, без этих навыков в степи, да и на войне, не выжить. К ней-то — войне — он и готовился. Недолгой оказалась радость Ульяны, провожала в слезах, укоряла:

— Думала, на Яике неразлучны будем, а ты опять за саблю.

Дороня отвечал:

— На то и казак, чтоб боялся враг. Ты лучше о себе и о детях позаботься. Помнишь, что делать и куда бежать, если ногайцы нагрянут?

— Помню. — Напоследок огорошила: — Опять рожать без тебя.

Впору остаться, но слово дадено. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Ульяну успокоил:

— Надо хозяйство подымать, а царём жалованье обещано.

Уехал не один, набрал на Яике и Волге пять десятков охотников, среди которых оказался и Наум Губарь, знакомец по Сарайчику, да ещё Караман навязался — пойду с тобой, и всё тут. Пришлось оставить на два хозяйства одного Аникейку. Вот теперь едет обочь неугомонный татарин, напевает себе под нос что-то тягучее. Небось тоже Яик вспоминает. Поначалу ему пришлось нелегко среди чужих. С казаками жить не стал, опасался за Акгюль. Число жителей в поселении время от времени менялось, и, кроме постоянных обитателей, нередко появлялись гулевые атаманы. То один, то другой приводили к куреням свои ватаги, и мало ли кому из казаков могло прийти в буйную голову покуситься на честь жены, тогда быть беде. Юрту поставил в трёх сотнях шагов от казачьих жилищ. Так и жил почти год, пока не наведался давний Караманов ненавистник Фархад. Его выкупили родственники, обменяли в поселении на коней. При освобождении Фархад увидел Акгюль. Успел неугомонный крикнуть перед отъездом, что она недостойна жить с отступником и предателем, пообещал вернуться и отобрать её у Карамана. Дороня посоветовал Караману держать неподалёку от юрты стожок сена, чтобы в случае необходимости огнём или дымом позвать помощь. Караман стожок поставил, но в то, что Фархад вернётся, не верил. Фархад вернулся с двумя десятками воинов. Лунной летней ночью они подобрались к юрте. Распрощался бы Караман с женой и со своей жизнью, если бы не степной охотничий пёс породы тазы. Щенком пристал к семье Карамана в разорённом Сарайчике и теперь верой и правдой служил новым хозяевам. Он-то и разбудил лаем станичных собак и Карамана. Караман, выглянув из юрты, увидел в свете луны, как пал сражённый стрелой пёс. Сомнений не было, к его жилищу приближались враги. Успел метнуться в юрту, схватить лук, саблю, выхватить из очага головню и, выскочив наружу, поджечь стожок. Пламя осветило набегающих из темноты злоумышленников, ударило им по глазам. Караман ранил стрелами двоих, третьего встретил саблей. Но силы были не равны, Караман отступал, прикрывал вход в жилище. Клинок одного из противников взрезал кожу на голой груди, стрела другого прошила ногу. Кто-то из незваных гостей поджёг юрту. Караман мысленно прощался с жизнью и молил Аллаха пощадить жену и детей, когда на помощь пришли казаки. В короткой стычке пали два казака.

Ногайцы тоже потеряли двоих, остальные растворились в ночной степи неуловимыми тенями. Они ушли, но Караман, опасаясь мести, перебрался в повольницкий стан.

* * *

В Вязьме войско нагнал гонец. Согласно царскому указу, тысяча стрельцов и отряд Черкашенина направились в сторону Пскова. Городу угрожала опасность, именно туда нацелился польский король. Захватив одну из сильнейших крепостей Руси, он мог угрожать оттуда Новгороду, а положение и без того было никудышным. Шведский полководец француз Понтус де ла Гарди разорил Ижорскую землю, взял Корелу, замок Везенберг и теперь зарился на Нарву и Ивангород. Войско Стефана Батория один за другим брало Озерище, Заволочье, Остров, Великие Луки и другие исконные русские города. Теперь решалась судьба Пскова и Новгорода. Чтобы оттянуть наступление Батория, решили потревожить владения Речи Посполитой. Для этой цели и направилось к порубежью войско во главе с Дмитрием Хворостининым и Михаилом Катыревым. С ними воеводами шли и Бутурлины — Иван Михайлович и Роман Дмитриевич. Местничество с этим боярским родом обошлось Дмитрию Ивановичу недельным заточением в темнице и выплатой больших денег, но сейчас не до старых обид. Дело предстояло серьёзное и опасное, для его свершения нужны люди опытные и надёжные. Бутурлины являлись таковыми. Это один из них, Иван Михайлович, напал у деревни Настьино на отряд оршанского старосты Филона Кмита, сбил со стана, а на второй день догнал прославленного воинскими подвигами ротмистра на Спасских Лугах, разбил его, захватил все пушки и около трёхсот пятидесяти человек пленными. Немало надеялся Хворостинин и на других воевод, не меньше на казачьих атаманов Василия Янова и, конечно, Ермака, с коим более десяти лет назад стояли у Молодей, против крымского хана Девлет-Гирея. Тогда сдюжили. Верил князь, сладится и в этот раз. Для успешного предприятия в Смоленске собрали войско: конных стрельцов и дворян, татар темниковских, кадомских, касимовских, свияжских, чебоксарских, а также донских, волжских и яицких казаков. Казаков Ермака и небольшой отряд пеших стрельцов посадили на заранее приготовленные струги. Готовились в набег, городов осаждать не собирались, вышли налегке, без обоза и пушек. Июнь-червень пошёл с косой по лугам, а войско русское с оружием по Днепру.