Рать порубежная. Казаки Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Нуртазин cтр.№ 29

— Стрелецкий голова Осип Исупов.

Деваться некуда, дорог каждый миг, да и силой не прорваться: у вышки дюжина стрельцов, и стоит голове сказать слово... Дороня выложил всё, а в конце поторопил голову:

— Не мешкай, Осип, татары вот-вот нагрянут.

Но голова и без того с озабоченным видом затопал по лестнице.

— Слово в слово передай! — бросил казак вдогон.

Отираться у вышки резона не было, Дороня решил отыскать Прохора и Фабиана Груббера. Прохор состоял на службе в Большом полку, но один из стрельцов поведал, что его прошлым вечером отправили гонцом в Серпухов, подсказал служилый и местонахождение иноземцев. Фабиана казак отыскал не сразу. Заплутал в бурлящем многолюдстве стана, остановился. Мужики в посконных рубахах, а кто и без них, разгружали телегу с брёвнами. Один из них, бородатый, с родинкой под глазом, показался Дороне знакомым. Уж больно похож на вожака посошников, что в прошлогоднее нашествие татар подсобили им с Ермаком в устройстве засады. Он и указал, куда идти. Дороня расспрашивать о прошлом не стал, не до того, да и мужик его не признал.

Австриец стоял на смотровой площадке гуляй-города. Дороня поднялся по лесенке. Фабиан обернулся, расплылся в улыбке:

— Mein freund! Неужто ты!

— Я, Фабиан. Не ждал? — Дороня обнял знакомца. — И где же ты пропадал?

— Я не есть пропадал. Татар сжигаль Москва, мне быть кремль. Порохофой погреб взрыфался, я ходить близко. Огонь кусал меня нога и живот... Уф, шарко. — Груббер снял шлем, утёр лицо, разворошил длинные влажные волосы.

День действительно выдался знойным. Рубаха и суконная безрукавка Фабиана распахнуты, металлический нагрудник лежит у ног. Австриец продолжил рассказ:

— Мой долго лечился, потом отправлялся по указу царь Иван в Лифония, с ротмистром Юргеном Фаренсбахом, набирать гофлейт и жолнер в войско государ. Юрген дал мне сто воин. Теперь я есть капитан, по-фашему — сотник.

— Рад за тебя.

— Что я, как есть ты? Как пошифает твой жена Ульяна?

Лицо Дорони помрачнело:

— Пропала Ульяна... После того, как Девлетка Москву пож`г, искал повсюду... не нашёл. Бедовая моя жизнь. Одну семью слуги царские отняли, вторую татары...

Фабиан положил ладонь на плечо казака.

— Ты не фидель, что она умираль, а знащит...

Разговор прервался. Звуки труб огласили стан, призывая воинов готовиться к бою.

Дороня спросил:

— Дозволишь у тебя остаться?

— Буду рад иметь у себя храбрый воин.

Австриец спешно облачился в доспех, стал выкрикивать команды. Иноземцы забегали, стали занимать свои места у бойниц. Дороня устремил взгляд туда, откуда должны появиться конники Хворостинина и татары. Обзор с холма хороший. Цепкий взор казака скользил по округе. Вот узкая, извилистая лента Рожайки, за ней луг, большое хлебное поле, из-за нашествия татар его убрали лишь наполовину, дальше покинутая жителями деревенька — Молоди, за ней темнеет лес. На его окраине еле заметное движение, оно нарастает, превращается в лаву. Лава вырывается из леса, отрывается от него, минуя поле, течёт к холмам. Теперь уже можно различить — всадники русские. Передовые достигли Рожайки, когда из леса появились преследователи — ногайцы Теребердея. Расстояние между конными отрядами сокращается. Вот-вот настигнут степняки верховых московских ратников, что задумали спастись за укреплениями гуляй-города. Первые уже у рва. Дороня различил Хворостинина и Фаренсбаха. Они резко поворачивают коней вправо. Весь отряд делает то же. Ногайцы оказываются лицом к лицу с гуляй-городом. Бойницы плюются огнём, град самострельных болтов и стрел обрушивается на всадников, кои редеют, как трава на лугу в разгар сенокоса. Ногайцы не успевают опомниться, а справа и слева на них уже накатываются свежие отряды русской конницы. Кочевники поворачивают вспять. Теперь самим бы уйти от погони. Теребердей уводит воинов, на холме перед гуляй-городом и на поле остаются сотни его соплеменников.

* * *

Весть мурзы Теребердея привела хана в неистовство. Потери были немалыми. Русские уже нанесли его войску два ощутимых укола. Сначала они напали на отряды прикрытия, разорили обоз, забрали пушки, малое число которых хан взял из берегового наряда на Оке, а затем заманили в засаду ногайцев Теребердея. Такой ход событий не совпадал с тем, на что рассчитывал правитель Крыма. Порубежное войско Воротынского не пало духом. Теперь хан имел позади боеспособные русские полки, а впереди ждала за каменными стенами многолюдная Москва и, возможно, сам царь Иван с воинами-телохранителями. Это было похоже на западню, но опытный полководец Девлет-Гирей не собирался опускать руки. Верил, сможет обратить неудобное для войска положение в победу. Мысль о том, чтобы обойти русское войско и вернуться в Крым, хан отринул. В этом случае могло получиться то же, что и накануне: противник догонит, нападёт сзади, начнёт громить его тумены, а это уже будет похоже на поражение и бегство...

Девлет-Гирей остановил войско и расположился станом на болотах, в семи верстах от Пахры. Пришло время подумать, что делать дальше. Воротынский — противник опытный, известный даже туркам, с ним шутить не следовало. На совете, куда пригласили сыновей хана, Дивей-мурзу, Теребердея и предводителя турецкого отряда, было решено развернуть войско, разбить полки Воротынского, а потом идти на Москву. Девлет-Гирей был уверен — Иван, как и в прошлый раз, покинет столицу. Без царя Москва падёт, а без столицы и войска настанет конец русскому правителю.

На закате основные силы татарского войска переместились, разбив стан в пяти верстах от гуляй-города. В этот же день к Оке послали отряд для доставки части турецких пушек под гуляй-город, но ему не суждено было вернуться. На обратном пути отряд ждала казачья засада. Пушки попали к русским, охрану и топчу, турецких пушкарей, перебили. Девлет-Гирею предстояло брать укрепления русских без огненного боя. Штурм назначили на следующий день.

* * *

Дороня проснулся рано, поёжился. Свежо. Подошёл к бочке. Деревянный ковшик пузатой уткой покачивался посередь круглого озерца. Дороня зачерпнул воды, напился. Ноги повели на смотровую площадку. Караульный, молодой стрелец в железной шапке, буркнул:

— Тебе чего?

— Да так, глянуть, покуда рати нет.

— Смотри, не жалко.

Оба обратили взор на укрытую лёгким туманцем Рожайку, на прибрежный луг, где в разноцветье и разнотравье пока ещё робкие солнечные лучи зажигали жемчужины росы. Любовались золотистой скатертью неубранных хлебов, снопами, что раскорячились на жнивье соломенными бабами, на малый подлесок, откуда доносился сладкозвучный писк ранних птах.

— Благовидство, — трепетно произнёс стрелец.

— Краса, — вторил казак.

Больше ни слова. Созерцали, заворожённые, ловили каждый звук.

— Ур-рагх!

Многоголосый клич разорвал мирную утреннюю тишь. Всё изменилось. Воздух наполнился тревогой, затихли птицы, потускнели солнечные лучи, пригнулись травы. Кровавое действо, противное всему живому, приближалось. Татарские и ногайские всадники накатывались на московские полки. С берега Рожайки предупредили выстрелом из пищали. Там, за плетёнными из прутьев китаями, расположился передовой трёхтысячный отряд стрельцов, часть их дозорами засела за рекой. Им первым принимать бой.