– Да. А вы… - Марина вдруг узнала этот голос, и у неё перехватило дыхание. - Максим?
– Он самый. Как поживаете?
– Извините… - Она еле справилась с волнением. - Перезвоните попозже, пожалуйста.
– У вас что-то случилось?
– Нет-нет, ничего… всё нормально… просто я тороплюсь.
– Хорошо, позвоню вечером. Но если требуется помощь…
– Нет-нет, не надо, всё хорошо.
– До вечера.
В трубке зазвенели птичьи трели отбоя.
– Кто звонил? - осведомился Вадим почти трезвым голосом.
Марина не ответила, вернулась в детскую, закрыла за собой дверь. Сердце колотилось, щёки пылали, грудь вздымалась. Что это со мной? - подумала она с испугом. Потом заметила вопрошающий взгляд дочери и отбросила посторонние мысли. Дочь вряд ли поняла бы её объяснения. Тем более что Марина сама себе ничего не могла объяснить. Просто ей позвонил человек, которому она понравилась. Вот и всё.
– Вот и всё, - повторила она вслух.
Стеша молча обняла мать.
–
Напряг
–
Солнце сияло вовсю. На небе ни облачка. Снег искрился так, что было больно глазам. Мороз щипал щёки, уши и нос. Но Арсений не замечал ничего. Он упоенно работал палками и шёл по лыжне, проложенной вдоль улицы, с максимально возможной скоростью. Под взглядами соседей, а главное - под взглядами девчонок, живущих неподалёку, которые учились с ним в одном классе. Впрочем, о них он думал мало, перед глазами стояла та, которая казалась единственной и училась в параллельном шестом «Б». И хотя она в данный момент его не видела, чувствовать себя спортсменом-лыжником, сильным и ловким, было весьма приятно.
Вот и околица той части Родомля, которая мало чем отличалась от деревни. Контора «Заготскот», рядом продуктовый магазинчик. Слева - молодой хвойный лесок, известный жителям посёлка под названием сосонник, а за ним - противотанковый ров времен Великой Отечественной войны, широкий и глубокий. Прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как родина отгуляла победу над фашистами, но ров всё ещё оставался таким же непреодолимым, каким его вырыли защитники Родомля, и продолжал напоминать о военных временах. Арсений с малолетства любил кататься на лыжах с его крутых склонов, один или с друзьями, а в тринадцать лет уже прыгал с естественных трамплинов и съезжал вниз так, что дух захватывало и сердце омывалось удивительной радостной силой и хотелось мчаться со склонов рва ещё и ещё раз, чтобы когда-нибудь вдруг оторваться от снежных торосов и взлететь…
Домой он обычно возвращался мокрым с головы до ног, усталым, но довольным, с праздником в душе.
Этот праздник сопровождал его и дальше, особенно под Новый год, когда в доме уже стояла наряжённая ёлка, - он, конечно же, принимал участие в её украшении, вместе с мамой и сестрой, - и оставалось лишь дождаться боя курантов, весёлых криков близких, покричать вместе с ними «ура!», а потом сорвать с ёлки самую вкусную конфету…
Господи, как давно это было! Зима детства - где ты? Почему память возвращается к тебе снова и снова, отзываясь в сердце сладкой болью навсегда утраченного?…
Арсений Васильевич грустно улыбнулся, вспомнив, как часто возвращался из школы, будучи уже постарше, в девятом и десятом классах, с небольшим школьным телескопом системы Максутова {рефлектор-рефрактор}, чтобы до глубокой ночи смотреть на звёзды. Зимой делать это было намного удобней, ночь опускалась на посёлок рано, небо превращалось в чёрную бездну, и звёзды казались особенно яркими и чёткими. Руки и ноги мёрзли нещадно, холод пронизывал до костей, глаз едва не примерзал к окуляру телескопа, но Арсений смотрел и смотрел в небо, заворожённый красотой звёздного узора. Он видел Венеру и Марс - как планеты, а не как звёзды, любовался кольцом Сатурна - тоненькой стрелочкой, пересекающей его диск, считал спутники Юпитера - иногда удавалось увидеть полдюжины, и часами следил за проплывающей в небе Луной, испещрённой узором кратеров и синими тенями низменностей и морей…
В дверь постучали.
Арсений Васильевич очнулся от воспоминаний, погладил ноющее плечо: утром он оступился на лестнице, сильно ударился плечом о перила и едва не сломал руку. Мало того, машина не завелась - мороз был лютый, градусов за тридцать, и ему пришлось идти на работу пешком. По пути он поскользнулся, шагнул с тротуара на проезжую часть улицы, и его едва не сбила машина. Не к добру это, покачал он головой, ох не к добру!
– Войдите.
Вошёл Толя Юревич с развёрнутым листом ватмана:
– Я готов, Василич. Вот опытный образец. Давай посмотрим?
– Давай, - со вздохом согласился Гольцов.
Толя был человеком старой закалки и все свои разработки сначала вычерчивал на ватмане, а уж потом переносил чертёж в память компьютера.
– Чего морщишься? Я могу и позже зайти.
– Нет, плечо выбил, болит.
– Здесь?
– Дома, когда выходил. Потом машина не завелась, на улице чуть не убился…
– Чёрная полоса началась, - кивнул Анатолий. - Поосторожней ходи. Кстати, я сегодня видел любопытную картину: сидят двое в вазовской «семидесятке», включили музыку во всю ивановскую, и для того, чтобы слышать друг друга, они орали громче, чем музыка.
Арсений Васильевич улыбнулся:
– Идиотов можно встретить где угодно. Ладно, поехали.
Они склонились над чертежом, но обсудить идею не успели. Щёлкнул интерком и голосом директора предложил заведующему лабораторией подняться на второй этаж института, где располагалась приёмная.
– Жди, - сказал Арсений Васильевич, чувствуя, как заныло сердце. - Директор недоволен темпами нашей работы, сейчас получу нагоняй.
– Не принимай близко к сердцу, - посоветовал Анатолий. - Мы не сачкуем, а система должна работать как часы. Спешить и ошибаться в таких делах нельзя, авиация этого не прощает.
– Сам знаю, - буркнул Арсений Васильевич, направляясь к двери.
Директор института Евгений Львович Назаров встретил его хмурым взглядом, кивнул на стул:
– Садись.
Был директор тучен, лыс, косоглаз, круглолиц (Арсений Васильевич при встречах с ним всегда вспоминал рассказ Джека Лондона «Луннолицый»), на собеседника обычно не смотрел, но в сущности характер имел добрый и покладистый. Однако сегодня он, судя по всему, был настроен на «разгон демонстрации и крутые разборки».
– Когда сдашь тему? Почему не докладываешь, чем занимается лаборатория? Заказчик требует ввести систему до конца года, а ты всё ещё возишься с документацией! В чём дело?
Арсений Васильевич вспомнил слова Юревича о «чёрной полосе», невольно усмехнулся. Анатолий был прав, у его начальника действительно началась полоса невезения. Чего не было уже давно.