И в печали, и в радости  - читать онлайн книгу. Автор: Марина Макущенко cтр.№ 114

– Юра? Ты где?

– Мы уже вышли из зала. Что случилось? Что с голосом?

– Юра, ты сейчас домой?

– Да, конечно. Я буду через двадцать минут.

– Хорошо. Миша спит, ведь не страшно, если он поспит один в квартире, правда? Я сейчас еду на Майдан.

– Зачем? Ты же мне писала полчаса назад…

– Юль, поехали! – я дала отмашку. – Юра, я потом объясню. Я еду протестовать! Мне надо.

– Подожди меня!

– Я не могу. Я уже еду с коллегой на ее машине. Я должна быть там.

– Кому должна?

– Стране. Целую.

Я положила трубку. Я знала, что это звучало как пафосный бред. Да он вообще ничего не понял.

Мы ничего не пропустили, на Майдане стояла толпа. Человек двести? Больше. Много наших, никаких политиков. Ира и Макс были там, как и остальные, кто еще десять минут назад сомневался – теперь приехал, потому что оставаться дома не мог. Журналисты кричали в мегафон, возмущались решением власти. Все целовались, улыбались, многие приехали с собаками, видимо, завернули сюда прямо с вечерней прогулки, многие держали на руках маленьких детей. Вот что значит настоящие родители. Не то что я – выбежала и только тогда уже вспомнила. Мы обменивались информацией: кто был сегодня в кабмине – рассказывали, как услышали об этом депутаты, и какова была их реакция. Подъехала Лена, она утром была в Австрии, где наш президент заверял европейских политиков в своей преданности, а в это время здесь уже было известно, что нам Европа больше не друг.

«Что будем делать?», «Мы так просто не оставим», «Надо верить», «Это фейк», «Это бред», «Это элемент торга», «Ну это ведь не может быть правдой?» – примерно такие фразы висели в воздухе. Я начинала разговор с одними, заканчивала с другими. Люди менялись, я передвигалась по кругу. Искать знакомых не нужно было, потому что я знала почти всех. И мало кто спрашивал: «А где ты была все это время?», потому что некоторые были коллегами с предыдущих работ и не знали о перипетиях в моей жизни, некоторые думали, что я ушла с последнего места на какой-то проект, правду я все равно мало кому озвучивала, а в этот вечер лично я никому и не была интересна. Вчера, завтра, но не сегодня. Исчезла граница между конкурентами, здесь никто не искал эксклюзива, здесь были журналисты с телевидения, из газет, из Интернет-изданий, фрилансеры, собкоры иностранных СМИ. Ближе к полуночи подтянулись общественные деятели, политики, оппозиция нашлась и нашла микрофон. Но большинство было медийным. Большинство боялось лишиться голоса, а именно это нам грозило.

Звонок. Юра.

– Да.

– Ты где?

– На Майдане.

– Где именно?

– Возле Гали… Ну, это статуя на стеле. Возле нее.

– Когда вернешься?

– Не знаю.

Я перестала его слышать, меня заглушили скандирующие лозунги: «Банду геть!». Толпа подхватила меня и мы пошли на Банковую, к администрации президента. Потом ему перезвоню.

Ближе к зданию, где «работал» президент, дорогу перекрыли вооруженные отряды. Мы высказали им свое мнение и вернулись на Майдан. Через час мой пыл спал, я вызвала такси и вернулась домой. Юра сидел в кабинете за ноутом.

– Прости.

Он ждал объяснений. Я объяснила. Он должен понять! Он слушал.

– Чего ты хотела добиться, поехав ночью на протест? Там были столкновения?

– Нет. Конечно, администрацию защищал «Беркут».

– Ты пыталась штурмовать администрацию президента?!

– Не штурмовать, но подойти поближе и высказать несогласие. Нельзя молчать.

Юра сначала молчал.

– И что будет дальше? – спросил он.

– Народ остался стоять. Я не знаю. Но считаю, что надо стоять и завтра, и послезавтра. А в воскресенье должна выйти вся страна! Ты сердишься на меня?

– Нет. Я не сержусь. Я пытаюсь понять, и, если честно, у меня плохо получается.

– Потому что ты Европу сюда не хочешь. Ты сам поедешь в Европу, и тебя это не будет касаться!

Он опешил.

– Прости, Юра. Я не могу успокоиться.

– Ты уже второй раз просишь у меня прощения. Не много для одного вечера?

– Прошу, потому что я не права… Ты думаешь, что я не права, но мне нужно быть там. Когда есть гнев, его нужно выплескивать, и не дома, на диване, а…

– На протестах? Я не подозревал, что ты такая революционерка. Хотя…

– Что «хотя»?

– Я забыл уже, как ты носилась по съемкам. У тебя тогда был такой же бешеный взгляд. А как же наше выступление в субботу и Сашина свадьба?

– Я помню. Мы пойдем. Ничего не меняется.

Он больше ничего не добавил. Я ожидала дома взбучку, но, видимо, она еще будет в будущем. Пока Юра пытался понять. И на том спасибо.

Все мирно простояли ночь с четверга на пятницу. Днем толпа увеличилась киевлянами разных профессий, но почти все – одного возраста. Собирательный образ человека, вышедшего в первые дни на Евромайдан, так его стали называть, я видела таким: молодой образованный парень или девушка, владеющие, как минимум, английским, знающие, что значат слова «достоинство», «мораль» и «уважение». Они планируют свое будущее и делают все для достойной жизни в этой стране. Но в какой-то момент их развитые головы упираются в стену режима, и они понимают, как мало, по сути, от них зависит. Когда этот момент происходил в жизни их отцов, дядей, даже их старших братьев, то у них опускались плечи и наступало то, что называют отрезвлением. Они смирялись с предложенными условиями и начинали бояться потерять нажитое. Начинали дорожить тем, что недавно было для них только этапом на пути к цели. Но не теперь.

Теперь эти молодые люди не желают признавать поражение. Они не хотят крови, мести за отцов, истерик. Они дорожат своим временем и своими знаниями, они хотят будущего для своих детей и для себя. Они хотят шанса, и они вышли, чтобы вежливо, с улыбкой, но настойчиво напомнить о своем праве на этот шанс. Они понимают, что не могут оправдывать свою наивность, живя с мыслью: «Разве я что-то могу?», «Я в политике не разбираюсь», «Они все воруют, и я ничего не сделаю», «Ваши мечты – это зомбирование», или еще хуже «Я им не верю, я верю в себя».

Так говорит обычно тот, кто не попробовал сам что-то существенное сделать, он не пытался завести свое дело, и не сталкивался с бюрократией и коррупцией. Он не был гениальным оперным певцом, за которого борются Австрия, Япония, Италия, весь мир, но не родина. А певец не прочь остаться здесь, петь и жить рядом с любимыми, близкими людьми. Но он здесь не нужен. Человек, который так говорит – не снимал фильмов, которые самобытны и оригинальны, но коммерчески пока не выгодны. Их оценят, их покажут, их коммерциализируют, но, опять-таки, не здесь. Человек, который «верит только в себя», может уйти в лес, как мои друзья. Но, когда их ребенок захочет прийти в ближайшую сельскую библиотеку, или когда ему самому понадобиться доктор, система им не поможет. Система будет мстить за инакомыслие, она будет брать реванш. Ты можешь верить в силу и выносливость своих ног, но если захочешь попасть куда-то дальше, чем то место, куда они тебя приведут, то тебе придется прийти на вокзал. В кассе не будет билетов, зато их можно будет купить у проводника по завышенной цене. Можно верить в себя, ничего не планируя и не высовываясь за установленные границы. Кто-то так и сделал: остался дома и легко бросался красивыми фразами – в потолок, жене, на страничку в соцсети. Я не могла, многие не смогли.