Конец сказки  - читать онлайн книгу. Автор: Александр Рудазов cтр.№ 43

Частокол вздрогнул, хрустнул. Разозленный Кобалог врезался в него всей тушей, да проломить не сумел. Навис только с другой стороны – громадный, страшный. Слизнул медвежий череп с кола, плюнул дымящейся слюной, да и покатился восвояси.

– Боицца меня, – довольно хмыкнула Буря-яга. – А вы его не бойтес. Ступайте в избу, блинцов откушаем, да шанег. Напекла их уже, Василисушка?

– Бабусь, я только пришла, – напомнила княгиня. – Два дня в болоте сидела, этих вот дожидала. Сейчас тесто замешу, да напеку.

– Да незачем, просто самобранку расстелим, поснедаем, – сказал Яромир. – Давайте уж не затягивать, сразу к главному перейдем.

К главному перешли все-таки не сразу. С дороги все были уставшие, вымотавшиеся. Сутки целые на ногах – шутка ли? Через леса шли, через болота, с лисунками дрались, от Кобалога удирали – и все ни разу не присев.

Так что даже двужильный оборотень поначалу просто плюхнулся на лавку и вытянул ноги. Те гудели и ныли.

– В байну ступайте, я истопила, – приказала хозяйка. – Попартес, усталость смойте. Потом поедите – и спать лягайте. А там уж и о Кашшее потолкуем. Утро вечера мудренее…

Мылись поочередно. Сперва Синеглазка с Василисой – и княгиня, едва закончив, снова обернулась лягушкой. Рассвело за окном.

После них и Иван с Яромиром отправились. Похлестали друг друга вениками, понежились на горячих камнях. Вышли красные, расслабленные.

Долог был путь из Тиборска, утомителен. Горячая мыльня после такого дела оказалась чистым счастьем. Неизвестно ж, когда еще доведется.

Ели в неохотку. Слишком хотелось спать. Сами толком не замечали, что в рот клали, да почти что за столом же и уснули.

Проснулся Иван уже после заката. Самым последним – остальные давно были на ногах. Яромир о чем-то шушукался с бабой-ягой, а вернувшаяся в женский облик Василиса шила рубашку из крапивной пряжи. Руки у княгини были исколоты, а вид – недовольный.

Синеглазка же сидела у изголовья, не сводила с Ивана взгляда и гадала по ромашке. С губ слетало чуть слышное:

– Любит… не любит… любит… не любит…

На «не любит» слетел последний лепесток. Синеглазка моргнула и стиснула кулаки. Ей почему-то захотелось треснуть Ивана, но она сдержалась.

– Если ромашку съесть – не сбудется, – бросила ей Василиса.

Поляница недоверчиво на нее уставилась, но цветок все-таки съела.

Тут и ужина подоспела. На сей раз не только из самобранки – кой-чего настряпали и Буря Перуновна с Василисой Патрикеевной. Щавель с собственного огорода, лебеда моченая. Грибы белые, в печи жаренные. Ягоды спелые – малина, земляника.

– Последние в этом году, – молвила Василиса. – После Кобалога еще долго ничего не вырастет.

– Ништо, на мой век хватит, – прошамкала баба-яга, кидая в рот горсточку. – Вы тоже угошайтес-та, угошайтес.

Иван и угощался. За обе щеки уминал. От малых ягодок к большим – а самую крупную и лакомую напоследок.

Иван такие всегда напоследок оставлял. Чтобы именно они давали послевкусие, чтобы именно их крепче всего запоминал рот.

– Яромир, а это откуда ж такая гадость-то выползла? – прочавкал он. – Я про Кобалога. Он кто таков вообще?

– Да поди знай, – пожал плечами Яромир. – Кобалог – он, Вань, очень древний. С ним еще мой батюшка сворился однажды. И даже ранил его тяжко. Но вот, видишь, оклемался, вернулся… Обычно-то от него вреда много нету – так, катается себе по лесу. Деревья сшибает, зайцев, волков да медведев жрет… Но в этот раз его, видать, Кащей к себе залучил… не было нам иных печалей…

– Яромир, а вот ты мне тогда еще скажи… – задумался Иван. – Кобалог – он как вообще, гадит ли? Коли ест, то и гадить должон, верно? Но если да – откуда? У него ж рты одни!

– Вот ты мне сейчас сложную загадку загадал, – наморщил лоб Яромир. – Представь себе, я об этом не думал. Вот вообще никогда. Но теперь… теперь буду думать. Ты зачем так со мной?

– Да мне интересно просто. Тебе вот не интересно?

– Не особо, Вань, – проникновенно посмотрел на него оборотень. – Ты лучше яйцо-то достань, покажи бабушке.

Иван нашарил его за пазухой, протянул бабе-яге. Старуха принялась ощупывать яйцо, осматривать. Таращилась незрячими бельмами, словно и в самом деле могла что увидеть.

– Вота оно како, значит, – прошамкала она наконец. – Слухала о нем, слухала, а видать не видала… Не показывал мне его Кашшей… Никому не показывал, мертвяк старый…

– А ты его знала, что ль, бабусь?! – удивился Иван.

– И-и-и-ха-ха-х, милай, как не знать!.. – аж в смехе зашлась старуха. – Я ж невестой его была когда-то!

Иван аж глазами захлопал. Ему невольно представилась баба-яга в подвенечном платье, с венком в волосах – и по спине пробежал холодок.

– Я тожж молодой была! – с укоризной молвила Буря Перуновна. – Не родилас я старухой, шшегол!

– Бабусь, я ж вслух-то не говорил ничего! – изумился и возмутился Иван.

– Думаш слишком громко! – стукнула ему по лбу баба-яга. – А девицей я тожж была, была! Красотой писаной, ненагладной! Как вот Василиска шшас – пряма одно лицо, да. И Кашшей тожж… мы ж с ним не разлей вода когда-то были… Вместе чародейства всякие познавали, вместе в башне просиживали, книги мудреные читали… Эх-х, времячко златое…

Кряхтя и цыкая единственным зубом, баба-яга поведала весь этот сказ – как Кащей стал Бессмертным, как решил убить свою невесту-чародейку, да как ускользнула та от него в последний момент, сбежала в Навь.

– Выколол он мне правый глазок, постоял, подумал – да и левый выколол, – спокойно, как-то даже буднично говорила Буря-яга. – Я криком кричу, ревом реву, пошшады прошу, а он и глазом не моргнет, нежить бездушная. Умер в нем человек-то после того обряду. Скорлупа только осталас, оболочшка мертвая – а душу свою он сюда вот запрятал, в железку вострую под скорлупой каменной.

– А как же ты жива-то осталась, бабушка?! – вытаращила глаза Синеглазка.

– Да осталас вот… Он же, колдун чорный, не убиват меня хотел, а себя испытат. Узнавал-та, не жалко ли станет ему меня. Одолел, в темницу посадил, да пытат стал пытками. Потом бы убил, вестимо, но не случилос. Я в ворожбе-та ему хоча и уступала, да все ж тоже могла кой-чего. Он меня пытат – а я ворожу втихомолку. Череж боль, череж муки – а колдую. Спасения искала – и нашла. Как он мне нутро-та раскаленной спицей пронзил, так словно лопнуло шта внутрях – и умерла я на мгновение. И мгновения того хватило, штоб в Навь телом скользнут, от него, Кашшея, бегством спастис. Вернулас в Явь потом, да не до конца – так в Нави одной половиной и осталас. Вот этой самой, – постучала клюкой по костяной ноге баба-яга. – Вишь, и рука не живет ужо – хоча ее-то Кашшей попортил не сильно-та, она б потом выздоровела… да не случилос… В Нави левая моя половина, по ту сторону…