Конец сказки  - читать онлайн книгу. Автор: Александр Рудазов cтр.№ 127

– Знаю, – неохотно процедил Глеб.

И хотел смолчать – да не вышло. Ответил, ослабил на мгновение напор – а уж Кащей тут же воспользовался! Рубанул Аспид-Змеем наискось, поднырныл им под Длань Господню, дотянулся Глебу до кожи!

Только до кожи, к счастью. Ужалил бок самым кончиком. Но от этого места сразу пошел хлад, сразу потянуло отравой.

– Скажи мне, князь, неужто сам ты не видишь, насколько неразумна твоя позиция? – снова заговорил Кащей. Снова недрогнущим голосом, хотя и рубился при этом с безумным пылом. – Взгляни на свое княжество. Взгляни на весь этот мир. Сколько народов в нем было когда-то – и сколько осталось сейчас. Их все еще не один, князь, кроме людей остались и другие – но это ненадолго. Я и сам спохватился слишком поздно. Возможно, я уже ничего не смогу исправить. Но я все-таки постараюсь.

– Постараешься?! – опять не удержался Глеб. – Постараешься род людской истребить?!

– Если бы существовало иное решение вопроса, я избрал бы его, – безразлично ответил Кащей. – Но я его не отыскал. Люди не прекратят распространяться, как саранча. Миром их не уговоришь. Я сегодня попытался воззвать к вашему рассудку – что мне ответили ты и твои подданные?

– Ах ты ж, падаль такая… – прохрипел Глеб, перебирая языком горькие волоконца. – Еще и издевается…

– Даже не думал. У меня нет ненависти к тебе или твоим людям. Но если на одной чаше весов одна жизнь, а на другой сто, что ты выберешь, князь? Сто жизней ценнее одной. Сто народов ценнее одного. Это разумно. Это справедливо. Это правильно.

– Правильно?! – рассвирепел Глеб. – Правильно, говоришь?! Не меряй людские жизни бездушными числами! Да, если эти сто и одна жизнь одинаково чужи мне, я тоже выберу сто и принесу в жертву одну! Но что если эта единственная – жизнь твоего отца?! Брата?! Сына?! Женщины, которую ты любишь всем сердцем?!! Что выберешь тогда, Кащей?!!

Равнодушное молчание было ему ответом. И Глеб от того рассвирепел еще пуще.

– Русский народ – это мой народ, Кащей! – выдавил он сквозь зубы. – Я – русский человек! И если для того, чтобы мой народ жил, все прочие народы должны погибнуть… я пойду на это, Кащей! Я пойду на это без колебаний! Потому что это мой народ! МОЙ НАРОД!!! И он мне дороже всех прочих народов, сколько их ни есть на этой земле! Каждая женщина – мать кому-то… но покажи мне человека, который согласится пожертвовать своей матерью ради спасения чужих!

– Я – такой человек, – произнес Кащей.

– Ты не человек! Ты – нелюдь!

– Я человек, если верить моему отцу. Родился человеком – и даже сейчас все еще человек. Что ты об этом думаешь – значения не имеет. Все равно жить тебе осталось не более минуты. Действие одолень-травы почти закончилось, верно?

Глеб уже и сам это чувствовал. Горечь все еще обжигала нёбо, мир вокруг по-прежнему был медлен и тягуч, но… но в голове стучало все чаще. Кажется, все. Последние волоконца выбирает.

Еще чуть-чуть – и кончатся.

А он так и не сумел опасно уязвить Кащея! Даже под одолень-травой – не сумел!

Все равно не хватило силенок на этакое чудище…

Глеб отчаянно вскрикнул, бросился вперед. Искал хоть в последние секунды всадить меч, отрубить гадине голову… или хоть руку!

И сумел-таки. В последнем безумном рывке полыхнул мечом так, что отбил Аспид-Змей – и рубанул Кащея наискось. Скрипнули сухие позвонки, шея отвалилась с головою вместе и повисла – на лоскуте кожи и мяса.

А меч засел внутри. Застрял в груди Перунов Огонь, и стекала по нему черная кровь. Рванул было Глеб на себя, да оттолкнул Кащей его ногой – и отлетел князь. Упал… и понял, что все вокруг вновь ускоряется. Вернулись звуки битвы, с прежней скоростью забегали хоробры, опять затряслась земля под поступью Бречислава…

Тот всего-то дважды и успел столкнуться с Кобалогом. Это Глебу казалось, что долго они с Кащеем бились, долго словами злыми перекидывались. На деле – минуты не прошло.

Но произошло за эту минуту многое. Дважды столкнулись Бречислав и Кобалог – и в первый-то раз Бречислав чудом лишь не погиб. Откусила ему Адская Голова рог, едва-едва не подмяла, не раздавила в лепешку.

Но отскочил Гнедой Тур. Успел назад податься, одним только рогом отделался. Дунул ему вослед Кобалог, обдал ураганным дыханием – да удержался на ногах боярин. Крутанулся на одном копыте, обернулся полным тавролаком, сиганул в сторону – и прыгнул на Кобалога.

Громаден тот был. Мясист. Неуязвим почти. Со всех сторон пасти зубастые, камень и железо перемолоть способные.

И потому во второй раз Бречислав поступил осмотрительней. Не стал рваться напролом, а закружил, заюлил, вздымая столбом пыль.

Кобалог уж и зубищами клацал, уж и катался туда-сюда – искал подмять, раздавить. Ан поувертливей его оказался старший сын Волха. Туда прыгнет, сюда отскочит – вот и держался какое-то время сбоку, у самого глаза. Высматривал место уязвимое.

И высмотрел.

Перец. Недаром же Кобалогу его вкус так противен. Ему-то – который камни жрет, железо грызет! Перец, горчица и имбирь – пряности, от которых его аж выворачивает.

Отчего так? Ясно же, что причина должна быть. Вероятно, та же, по которой упыри и оборотни мрут от серебра, навьев и чудотворцев мутит от запаха крапивы, а нечистую силу пугает петушиный крик.

А что роднит перец, горчицу и имбирь? Жгучий вкус. А у Бречислава имелась при себе такая трава, которая жгучей всех других трав, сколько их ни есть на белом свете.

Молочай. Обычный самый молочай. Он от мозолей спасает, от бородавок. Порчу с его помощью тоже снять можно, коли знать, как применить.

Так может, и здесь выручит?

Дважды крутанулся на одной пятке Бречислав. В первый раз – вернувшись в облик человеческий, снова обретя одежу, а в ней карманы, а в них – вещицы всякие мелкие.

А во второй – нашарив уже молочай-траву, да опять обернувшись тавролаком.

Молочай успел крепко высохнуть. Вряд ли в нем еще хоть капля сока-то осталась. Но тут, верно уж, не в самом вкусе дело, а в эфемерных разных субстанциях, кои древние мудрецы… не помнил Бречислав, как они их прозывали. Не до того ему сейчас было.

– Кобалог-Кобалог, а я вот тебе вкусненького припас! – гаркнул Бречислав, бросаясь вперед.

Не в пасть чудищу он молочай сунул. Понимал, что без руки тогда останется, а то и загибнет дуром. Ушел Бречислав от Кобалога в сторону, отклонился ловко – да и впечатал траву прямо в глаз!

Было то око стеклянистым, твердым. Хоть мечом его руби, хоть копьем коли. Но трава молочай заставила его… дымиться! Зашипел глаз, вздулся пузырями – и страшно заорал Кобалог!

Всеми пастями заревел, катнулся прочь – да Бречислав следом побежал. Держал ладонь на жутком буркале, прижимал молочай крепче крепкого!

И когда капнуло из глаза что-то – боднул его с размаху башкой!