Деньги - читать онлайн книгу. Автор: Поль-Лу Сулицер cтр.№ 51

Возможно, последние его слова выводят меня из себя, а может, причиной тому стали презрительные заверения этого типа или моя уверенность в том, что мне нечего терять, но я заявляю:

– Я не хочу платить за то, чего не было сделано. То, что в последние несколько месяцев люди, которыми я интересуюсь, потеряли и продолжают терять деньги в Чили, я признаю. Но я сомневаюсь, что эти потери стали следствием акций, которые были направлены непосредственно против них и за которые я заплатил. На деле они являются жертвами общей ситуации.

Меня пронзает взгляд его черных глаз.

– И каковы ваши предложения, господин Симбалли?

– Я заплачу, если есть за что. Я хочу, чтобы Ховиус и Дональдсон потеряли последнюю рубашку.

– Чтобы это сделать, нужны возможности.

Я смеюсь:

– Возможности есть.

Я на ходу развиваю идею:

– Ховиус и Дональдсон, точнее их холдинг, инвестировали десятки миллионов долларов, около сорока, кажется. Они уже немало потеряли, быть может, четвертую часть или чуть больше…

– Будут другие забастовки. Сейчас бастуют шахтеры. Готовится очень важная акция…

– И они потеряют еще какие-то деньги, согласен. Они будут терять их до того дня, пока не уберутся оттуда. Они станут менее богатыми, но не будут разорены. А я хочу их разорения. И заплачу только за разорение и ни за что больше.

Он невозмутимо смотрит на меня:

– И что же это за возможности?

– Свяжитесь с Ховиусом. Сделайте это сами либо через представителя будущей хунты. Пусть Ховиусу пообещают «латинизацию» будущей чилийской экономики, это его конек, шанс для него и его партнера, особенно для него, гражданина Аргентины, остаться в Чили после смены режима и, следовательно, возможность вернуть с прибылью вложенные до сих пор средства.

– В обмен?

– В обмен на десять миллионов долларов, которые он выплатит хунте или вам. Это ваша проблема.

Молчание. Их трое, и они в упор смотрят на меня, а я надеюсь, что мое лицо не выдает обуявшего меня страха.

– И новое правительство, разумеется, не выполнит своих обещаний, не так ли? – спрашивает Ксименез.

Я, не моргая, выдерживаю его взгляд, но не отвечаю. Кроме того, это был не совсем вопрос. Как бы мысли вслух.

– Я знаю Ховиуса, – произносит он наконец. – Он из тех, кто берет на себя риски.

Снова молчание, которое длится какое-то время. Взгляд кречета окутывает меня, и на этот раз я не замечаю в нем былого презрения.

– Я получил приказ удовлетворять ваши пожелания, – говорит наконец Ксименез.

Все произошло очень быстро. Двадцать пятого июля началась грандиозная забастовка дальнобойщиков и водителей общественного транспорта, которая охватила территорию всей страны, а через два дня произошло убийство адъютанта Сальвадора Альенде. С середины июля, в августе и в первые дни сентября – целая серия прямого давления, саботажа, запугиваний. Пятого сентября – убийство самого Альенде. Меня не обрадовало известие об этой смерти. В любом случае здесь не было ни капли моей вины.

Мне также не понравилось известие о смерти Джона Ховиуса, хотя это был непреднамеренный результат моих действий. Ховиус умер через одиннадцать дней после смерти Альенде, и не в Чили, где все заводы и прочие предприятия его холдинга были реквизированы и переданы другим компаниям без всякой компенсации, а в Аргентине. Он упал с девятого этажа. Возможно, он покончил жизнь самоубийством.

Что касается меня, то однажды утром они заявились ко мне в номер в отеле Britannia Beach в Нассау и буквально вытащили из постели. Их было двое – опрятных молодых людей, похожих на важных и очень умных юристов, уверенных в себе и в своих правах.

– Мы приехали, чтобы урегулировать детали платежа, который вы обязались произвести несколько месяцев назад согласно заключенному устному контракту.

Этот «устный контракт», по-видимому, нисколько их не беспокоит. Я согласно киваю головой:

– Сумма составляет один миллион долларов.

Они тоже вежливо кивают головами:

– Вы, должно быть, ошибаетесь, господин Симбалли. Из-за дополнительных услуг, которые вы потребовали от наших клиентов, сумма их вознаграждения составляет три миллиона долларов.

Я посмотрел на них и сказал:

– Дайте мне час.

Через час я заплатил. Очевидно, они прекрасно знали, какую предельно допустимую сумму я мог заплатить. И торговаться с ними было бы равносильно тому, как разговаривать с морем, с той лишь разницей, что море не столкнет вас с балкона на девятом этаже.

Ховиус мертв; Дональдсон разорен или почти разорен, у меня есть тому доказательство; Мартин Ял тоже пострадал, поскольку держал-таки, пользуясь обычными уловками, двадцать процентов акций холдинга; я тоже разорен, ибо у меня осталась едва ли не одна десятая от того, что было раньше. Таков итог.

Он не из тех, чем гордятся.

Октябрь в Нью-Йорке выдался солнечным и мягким. Днем я гуляю в Центральном парке или брожу по Манхэттену, даунтауну, как потерянная собака. Я открыл счет в «Чейзе» лишь ради удовольствия считаться его клиентом, и с тех пор это чисто символический счет. У меня снова хандра, и каждый из дней недели мне представляется «черной пятницей», а Уолл-стрит видится такой, какой она является на самом деле: отвратительно грязной узкой улицей. Каждое утро я говорю себе, что должен что-то сделать, что угодно, использовать остатки капитала, чтобы, быть может, открыть ресторан или создать новую религиозную организацию, которая принесет мне добровольные взносы членов и пожертвования, не говоря уже о налогах, которые перестают платить, как только объявляют себя богом.

Ну хоть что-нибудь.

И это продолжается изо дня в день.

Идеи бывают разные: такие, которые мы выжимаем из себя, и такие, приближение которых ощущаем на расстоянии, как замечают всадника, несущегося во весь опор по огромной равнине… Если не так поэтично, то бывают идеи, которые внезапно сваливаются на голову.

Я шатаюсь по Гринвич-Виллидж, пересаживаюсь с одной скамейки на другую в Вашингтон-сквере, смотрю на странных черных белок. Чуть ранее я совершил очередное паломничество на Нью-Йоркскую фондовую биржу и теперь отдаю себе отчет в том, что я практически стою на месте. Энергичный танец Симбалли сменился медленным вальсом.

Зовут его Дэвид Суссман. Он представился художником, но, полагаю, он примерно такой же художник, как я, разве что различает цвета. Мы говорим на разные темы. Он угощает меня пивом в баре на Авеню Америки, я отвечаю ему тем же в районе пуэрто-риканского квартала, он предлагает еще один бокал у универмага Macy’s, я отвечаю на 58-й улице. Мы входим в Музей Гуггенхейма уже навеселе, смотрим на экспонаты на стенах, расположенные в виде непрерывной спирали, а после Дэвид приглашает меня к себе на ужин в Бруклин. Он из еврейской семьи, которая, как и моя мать, родом из Австрии. Нас познакомил случай, и он же позволил мне повстречаться за ужином (Дэвид сейчас один в Нью-Йорке, поскольку жена на несколько дней уехала к его родителям в Огайо) с Леонардом, братом Дэвида. И именно так с помощью того самого причудливого и непредсказуемого механизма порой связываются между собой вещи. Леонард говорит мне со смехом: «Если вы ищете работу, не стоит обращаться ко мне, я работаю в Маразме». Я прошу его (на самом деле мне глубоко плевать, просто из вежливости), чтобы он объяснил мне, что означает «работать в Маразме». Он объясняет, и вот тут все и происходит. Внезапно появившаяся в ту минуту идея буквально вонзается мне в голову.