Диковинные истории - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Токарчук cтр.№ 11

– Конечно, дорогой мой, вы абсолютно правы. Время ускорилось, вот и все. То есть оно-то как раз не ускорилось, просто ум у нас уже изношен, и мы не успеваем за временем так, как прежде.

Пан Б. беспомощно покрутил головой, показывая, что не понимает.

– Знаете ли, милый мой, мы с вами напоминаем старые песочные часы. Я про это читала. В таких часах песчинки от частого пересыпания становятся более округлыми, стираются, и песок пересыпается быстрее. Старые песочные часы всегда спешат. Вы не знали? Так же и наша нервная система, она тоже уже изношена, понимаете, она устала, импульсы пролетают сквозь нее, словно через дырявое сито, поэтому нам кажется, что время течет быстрее.

– А другие вещи?

– Какие другие вещи?

– Ну, например… – он старался придумать какой-нибудь ход, но ничего не приходило ему в голову, так что он спросил прямо: – Вы слышали о прямоугольных почтовых марках?

– Как интересно, – ответила она, подливая им настойки. – Нет, никогда.

– Или о рюмках с носиком. Вот, как эти. Раньше у них не было носика…

– Но… – начала она, но он не дал ей договорить.

– …или банки, у которых крышки откручиваются по часовой стрелке, или то, что на часах вместо двенадцати теперь ноль, вот, и еще… – он умолк, слишком возмущенный, чтобы закончить фразу.

Она сидела напротив него, сложив руки на коленях, вдруг смирившись, любезная, корректная, словно бы разом лишившись всей своей энергии. Лишь чуть сморщенный лоб свидетельствовал о том, насколько ей неудобно в этой позе. Она смотрела на старика-соседа напряженно и разочарованно.

Вечером он, как обычно, лег на кровать жены, в которой спал со дня ее похорон. Натянул одеяло до кончика носа и лежал на спине, глядя в темноту и прислушиваясь к биению собственного сердца. Не спалось, так что он встал и достал из шкафа розовую ночную рубашку жены. Прижал ее к груди, из горла вырвался короткий всхлип. Рубашка помогла – сон наконец пришел и аннулировал все.

– Выключи уже меня, – попросила она. – Я устала.

Лена сидела на своей кровати, держа на коленях какую-то старую книгу, но было видно, что она не читает. Я села рядом, потому что мне сделалось ее жаль. Я смотрела на плавную линию ее худой сгорбленной спины со слегка торчащими лопатками. Она инстинктивно выпрямилась. Виски у нее были с сильной проседью, возле уха прыщ. Она потрогала его пальцем, выступила кровь. Инстинктивно я тоже поднесла руку к уху. Лена сняла маленькие жемчужные сережки и положила мне на ладонь, я спрятала их в карман. Странное чувство, неприятное, смутное: что-то не в порядке и требует ремонта. Я обняла Лену за пояс, положила голову ей на плечо и выключила. Я постаралась сделать это ласково.

Лена появилась у нас последней, совсем недавно, поэтому каждая из нас может ее выключить, но делаю это обычно я, перед сном. Сегодня я подумала, что хорошо поработала и могу сделать это пораньше, чтобы помочь Лене – она целый день убирала, боролась с молью в платяном шкафу, а потом ругалась с издателем. Ей наконец удалось разобраться с налогами, теперь она собиралась напечатать наши фотографии из последнего путешествия. С налогами возникли какие-то проблемы – не знаю точно какие, я не спрашиваю, мне удается в это не вникать. Я занимаюсь только теми вопросами, которые требуют принятия серьезных решений.

Утром я услышала, как Лена поет в кухне, она автоматически включается на рассвете. Характерное позвякивание тостера служило всем нам знаком, что пора вставать. Спускаясь по лестнице, я попыталась подпевать, она замолчала. Это была старая, очень старая популярная песенка, слова вспоминались сами, оторвавшись от смысла, который остался в прошлом.

Альма принесла из огорода редиску и молча уселась за стол; руки у нее были сработанные и, как всегда, грязные – их вид меня раздражал. Я всегда считала, что в том, что она делает, нет особого смысла – такую редиску можно купить, а Альму выключить. Однако присутствие Альмы каким-то странным образом упорядочивало нашу жизнь, и сознание этого заставляло меня смириться со следами земли на полу или на полотенце. Выключить Альму – сама эта мысль показалась такой абсурдной, что я улыбнулась. Альма редко обращала на меня внимание, но теперь спросила:

– А чем ты, собственно, занимаешься целыми днями? Бродишь по дому без дела. – Она раздраженно отхватила хвостик у очередной редиски.

Я просто дар речи потеряла. Чем я занимаюсь? Чем я занимаюсь?! Я сделала вид, что вопрос меня совершенно не задел, и спрятала задрожавшие руки в карманы. Чем я занимаюсь? Я, милая моя, рисую и пишу. Думаю. Анализирую. Называю. Этого мало? Зарабатываю деньги. Содержу всех нас. Нас кормят придуманные мною небылицы. Поэтому мне нужно спать и видеть сны. С точки зрения этики это вопрос спорный – что можно зарабатывать на жизнь обманом и выдумками, но людям случается делать вещи и похуже. Я всегда была врушкой, а теперь превратила это в профессию. Можно было бы сразу сказать: «Не верьте в то, что я придумываю. Не доверяйте мне». Мои нарисованные истории отражают настоящий мир, так что по-своему являются правдой. Прежде всего мне нужна свободная от проблем голова, это мне помогает – помогает ощутить цельность. Но я не стала об этом говорить, ничего не сказала, просто налила себе овощного коктейля, которым Лена потчует нас на завтрак, и пошла наверх. Я еще слышала, как Альма фыркнула и принялась дальше кастрировать редиску. Будь я столь же бестактна, как она, высказала бы, что́ думаю о ее работе, совершенно бесполезной.

Через приоткрытую дверь в детскую я увидела, как Фаня кормит Малыша грудью. Я ощутила в животе и в груди сладкую слабость, которую невозможно описать, словно в том месте, где рот ребенка касался соска Фани, мое тело не имело границ, словно этот ротик проделал во мне отверстие, соединив со всем внешним миром.

У нас есть сынок. Мы хотели, чтобы у него была темная кожа и азиатские черты лица. Оказалось, что это непросто, поскольку в последнее время на такую комбинацию большой спрос, но нам удалось. Халим красивый и умный. Для его рождения мы взяли Фаню, и теперь нас четверо: Альма, Лена, Фаня и я. В сущности, я могу сказать, что все члены нашей маленькой гомогенетической семьи реализованы и счастливы, а четыре – число, обладающее симметрией и магическим равновесием. Порой я воображаю нас крыльями древней мельницы, вращающимися вокруг единого центра, захватывающими пространство, упорядочивающими хаос времени. Мы двигаемся по общей орбите, друг за другом, заполняя весь потенциал бытия. «Запомни это», – тут же сказала я себе: есть у меня такая сорочья привычка – каждую идею я сразу тащу в гнездо и превращаю в рисунок. Вот и теперь, едва в моей голове вспыхнул образ мельницы, я готова была сразу броситься к себе в кабинет, где на столе разложены бумаги, рисунки и эскизы, если бы не трепетавшая где-то в голове неприятная мысль, мысль, которую я бы с удовольствием вытеснила или отдала другим, мысль отвлекающая и раздражающая: перед обедом должен зайти на чашку кофе наш новый сосед.

Чужой в доме. Чужие глаза, чужой запах, чужие следы на мягком ковре. Чужие микробы, которые он притащит с собой неизвестно откуда. Чужой тембр голоса, к тому же мужской, низкий, вибрирующий – заглушающий окружающее. Нам вполне хватало нашего общества и наших занятий. По вечерам мы играли в канасту и смотрели старые фильмы, потом обсуждали их за бокалом вина, выискивая нюансы мнений, которые всегда находили, хоть бы и из принципа. Хороша была также игра в бирюльки. Нам нравились игры, в основе которых лежит принцип удачи и случайности. Касаясь друг друга головами, мы склонялись над кучкой палочек, и с каждым мгновением хаос под действием наших нежных пальцев постепенно уменьшался.