После рыка Бреслина его голос прозвучал невесомо – перышко, плывущее в теплом воздухе.
– Но ты заходил к ней в дом, – сказала я.
– Нет. Клянусь.
– Одежда, в которой ты был в тот вечер, у наших экспертов. Что ты скажешь, когда мы обнаружим волокна с ее ковра на твоих брюках?
– Вам это не удастся. Вы ничего не обнаружите. Я туда не заходил.
– Больше было некому, – сказал Бреслин.
– А тот парень? Та тень…
– Оставь. Ты всерьез веришь, что тебе первому пришла в голову мысль проверить личную жизнь Ашлин? Каждого парня, который хоть однажды ей улыбнулся, мы рассмотрели под микроскопом. И всех вычеркнули. Дай мне причину, хотя бы мизерную, почему я должен верить в то, что твой соглядатай существует.
Рори внезапно дернулся и всплеснул руками:
– Погодите. Да. Там кто-то был, в субботу вечером на улице я видел мужчину.
А вот и наш новый персональный дозатор мятных таблеток: рот открывается, и – оооп! – из него выпадает новая история. Я глубоко вздохнула. Бреслин рассмеялся громким заразительным смехом, буквально вжавшим Рори в спинку стула.
– И именно в этот момент пришельцы похитили тебя и стерли твою память, а сейчас, очень вовремя, она к тебе вернулась.
– Нет.
– Тебе на голову упал рояль, и с тобой случилась амнезия.
– Ничего мне…
– В воскресенье ты сказал, что не помнишь, чтобы кого-то видел в Стонибаттере, лишь компанию подростков, пинавших мяч, и старика с собачкой. Ни о каком мужчине ты не упоминал, Рори.
Рори попытался заговорить, но голос его распадался прямо в воздухе, как паутина.
– Кроме тебя, там никого не было. Мы искали везде и всюду находили только тебя. Рори, ты и есть тень за ее спиной. Все, что ты говорил нам о нем, ты говорил о себе. И теперь нам осталось только узнать, что же произошло, когда тот человек постучал в дверь Ашлин, и почему там все пошло не так. И знаешь что? Выяснится, что это снова был ты.
– Нет. Не выяснится. Я никогда не был у нее дома. Никогда.
В этот момент Рори выглядел совсем маленьким рядом с огромным Бреслином. От него остались только гневный взгляд и вздернутый подбородок. Теперь его будет нелегко куда-то загнать, теперь коса найдет на камень.
Я подала голос.
– Тут есть еще кое-что важное.
– Нам больше ничего не надо, Конвей. У нас все есть. – Бреслин забрал у Рори фотографии и принялся складывать их в папку. – Давай арестуем его, поедим, а потом вернемся и продолжим.
При слове «арестуем» у Рори распахнулся рот, но оттуда вырвался только хрип. Глаза, от ужаса напоминавшие бельма, были устремлены на меня. Он влип по-настоящему.
– Погоди, – сказала я Бреслину. – Выслушай меня.
Бреслин испустил тяжкий вздох:
– Ты здесь хозяйка. – Он оставил фотографии в покое, откинулся на стуле и приготовился слушать.
– Окей. Ашлин оставила духовку включенной, правильно? Когда готовила свой роскошный ужин для Рори.
– Да. И что?
– И перед тем как уйти, Рори ее выключил.
Рори было начал свое «Меня там не…», но Бреслин взмахом руки заставил его замолчать.
– Правильно. Это так важно сейчас?
– Единственная причина выключить плиту – чтобы дом не сгорел. Если Рори знал, что Ашлин мертва, или ему было все равно, умерла она или нет, погоди секундочку (Рори снова пытался заговорить), то самым лучшим выходом для него было как раз спалить все. Дом горит, а вместе с ним и все улики, свидетельствующие против него: волокна, отпечатки пальцев, ДНК – все. Каждый, кто хоть раз в жизни смотрел полицейские сериалы, знает это. Я не права?
– Я слушаю, – сказал Бреслин. И, обращаясь к Рори, который почти сполз со своего стула: – Тебе бы сидеть тихонечко, дружок, и внимательно слушать. Может, в ее словах есть что-то ценное для тебя, а ты, честно говоря, сейчас не в том положении, когда можно позволить себе это упустить.
Рори послушно замер, дыша с таким трудом, будто пробежал марафон.
Бреслин спросил:
– Так ты позволишь детективу Конвей закончить свою мысль?
– Да. – А когда Бреслин повелительно шевельнул бровью, Рори добавил: – Извините.
– Я вот что хочу сказать. Единственная причина, по которой Рори мог не желать пожара, заключалась в том, что он думал, что Ашлин жива. И он не хотел, чтобы она умерла. То есть он не намеревался ее убивать.
– Ага. – Бреслин медленно кивнул. – Теперь я понимаю, к чему вы клоните, детектив. Ты права. Это очень важно. Все остальное указывает на убийство, причем довольно отвратительное. Но если ты права насчет того, почему он выключил духову, тогда это не убийство. Это действия, непреднамеренно повлекшие смерть.
– Именно. Но если я права.
– Вот именно. Если. Ведь могут быть и иные причины, по которым плита могла быть выключена. Может, Ашлин сама ее выключила. Может быть, Рори страдает обсессивно-компульсивным расстройством и просто не может выйти из дома, не отключив все приборы. Но если ты права…
Мы оба посмотрели на Рори. Он глядел в никуда. Все истории перемешались, и он не мог больше все удерживать в голове. До этого момента это работало на нас. Если подследственный не способен контролировать, что, когда и где он сказал, – это хорошо. Но если давить дальше, он может расклеиться окончательно, впасть в прострацию.
– У меня все, Рори. Теперь можешь говорить. – Бреслин позволил ему открыть рот, но, прежде чем Рори успел сказать хоть слово, снова заговорил: – А вообще-то нет. Ты снова примешься талдычить, что никогда не был в этом доме, но тебе следует хорошенько подумать прежде. Убийство – это пожизненное. Действия, повлекшие за собой смерть, – лет шесть, выйдешь через четыре. И если ты не объяснишь нам, почему ты выключил плиту, то у нас не останется ни одной причины, чтобы предъявить тебе непредумышленное, зато будет уйма доказательств, указывающих на убийство. Поэтому послушай меня, Рори, для твоей же пользы: прежде чем произнесешь еще хоть одно слово, просто подумай пять минут. – Рори снова попытался заговорить, и Бреслин снова не позволил: – Нет-нет. Пять минут. Я скажу тебе, когда можно будет начинать.
Он выбросил руку вперед и посмотрел на часы. Рори сдался. Он смотрел куда-то в пространство, апатично раскачиваясь.
– Одна минута.
Лицо Рори твердело, он прекратил раскачиваться, в его мозгу что-то завертелось.
Бреслин ошибся. Я знала почему. Он думал, что вынужденное молчание и страх обрушатся на Рори и сломают его, но сломать его мог только непрерывный поток вопросов и слов. Запереть этого парня в собственной голове – значит дать ему возможность снова сосредоточиться и привести свою историю в порядок. Мы теряли его.