Я тебя отпускаю  - читать онлайн книгу. Автор: Мария Метлицкая cтр.№ 41

– Вы верите? – осторожно спросила Рина. – И в церковь ходите?

– Верю, да, – просто ответила Валентина. – Дедуля с бабулей у меня верили. А как иначе? Прадед у меня был священник. Хороший человек, мудрый. Люди его любили – многим помог. Тихий был, но крепкий – не сдвинешь. Книги вот от него остались. – Она кивнула на книжный шкаф. – Саня был счастлив: книги, и столько! Вечерами я вязала, а он читал. Рядышком. Да и венчались мы с Саней! – улыбнулась она. – Пять лет назад, в Тутолово. Там хороший приход, светлый. И батюшка хороший, отец Яков, Саня с ним дружил.

– Вот как! – удивилась Рина. – Отец венчался?

Никогда разговоров о Боге они не вели, никогда. Только вспомнила: была у отца икона, лежала в его письменном столе. Не икона – иконка, маленькая, размером чуть меньше ученической тетради, темная, как закопченная. На ней строгий женский лик. Даже не строгий – суровый. Иконка была прабабкина, из Крокодинова. «Просто память», – коротко объяснил ей однажды отец и почему-то смутился. Рина помнила, как боялась ее в детстве. Отец ходил в церковь, венчался, дружил с батюшкой? Да, чудеса. Она подумала, что совсем не знала своего отца.

Вот, значит, как проходила их жизнь: сено, картошка, скотина. Лес и грибы, рыбалка – это из развлечений, для души. В гости к батюшке, долгие чаепития под самовар и разговоры о Божественном. Ну не о машинах и тряпках же говорить, не та компания.

Впрочем, ни одного священнослужителя Рина не знала – не пришлось. И о чем они разговаривают, даже не представляла.

«А они действительно похожи с Валентиной, – подумала она, – оба молчуны, любители природы и тишины. А с мамой ничего не было общего, ничего». Шурочка обожала шумные компании, толпы друзей, громкую музыку и разговоры до утра – бесконечные разговоры о книгах и фильмах, мечты о путешествиях. Кинофестивали. Она рвалась туда, преодолевая любые препятствия, – только бы достать пропуск или билет. Отец гостей не любил. Говорил – шумно, хочет побыть в тишине, и часто по воскресеньям уезжал за город. Называлось это «просто подышать и помолчать». Иногда брал с собой Рину.

Машины его не интересовали, а Шурочка всегда мечтала об автомобиле. Кстати, через год после развода насобирала в долг денег и купила «Москвич», села за руль, и понеслось. Водителем она была отменным – лихим и бесстрашным. Водила лучше любого мужика. Куда только не ездила на своей «ласточке» – и в Прибалтику, и в Крым.

А еще мама любила красивые шмотки – скупала у спекулянток кофточки, брючки. И выглядела шикарно – просто кинозвезда. Отец тряпки не просто не любил – презирал. Даже разговоры о них пресекал – морщился, как от зубной боли. Да и подружек маминых не жаловал – трепачки и хвастуньи. Правда, никогда не мешал. У них часто собирались «девочки», Шурочкины подружки. Пили сухое вино или коньяк, курили и трепались до бесконечности. Шурочке эти посиделки были необходимы. Про мужа подружкам говорила: «Не обращайте внимания! Сейчас уйдет к себе и мешать не будет». Он и вправду не мешал – делал три бутерброда, заваривал чай и уходил к себе.

Правда, после ухода «девочек» морщился от дыма и раздраженно, со стуком распахивал настежь окно – выражал недовольство. Шурочка, конечно, злилась. И они снова ругались.

Лет в десять Рина поняла, что мать отца слегка презирает. Во время ссор часто звучало «тебе не понять, ты у нас от сохи», «деревня никогда из человека не уходит – остается навеки», «как был деревенский лапоть – так им и остался».

«Да, – отвечал отец. – И горжусь! И стыдиться мне нечего». – «Нашел, чем гордиться!» – тут же выдавала мать. Последнее слово всегда оставалось за ней. Наверняка она его немного стеснялась – были среди ее знакомых и отъявленные снобы, и модники. Как-то Рина услышала, как мать извинялась за резкое высказывание отца, дескать, простите, Саша у нас крестьянского происхождения.

И все же простаком он никогда не был. Никогда.

В последние годы, когда их ссоры стали привычными, как завтрак или чистка зубов, мать позволяла себе всякое. Любила цитировать Мусечку: «Выходить замуж надо было за ровню, за своего, недаром в старину брали из своего сословия, чтобы понимание было, чтобы люди говорили на одном языке». Отец усмехался: «Ну да, а мы с тобой на разных. Я на русском, а ты? Ты, видимо, на французском привыкла изъясняться».

Ни в чем они не совпали, ее родители: ни в пристрастиях, ни во взглядах. Ох, какими же разными они были людьми! И все же если бы они любили друг друга, то смогли бы притереться. Или все равно в один непрекрасный момент обнаружились бы все эти несовпадения? Но ведь при наличии любви со всем этим можно бы было смириться, научиться уважать взгляды и привычки другого. Но любовь, увы, закончилась, и все эти швы просто расползлись. И заскрипел их общий дом, затрещал, покосился и в итоге развалился совсем.

Да, странная вещь жизнь.

С Валентиной отец совпал. Они и вправду были родственные души. И отец был с ней счастлив. И был счастлив здесь, в этом месте. Мучило его одно – то, что он оставил дочь. Но и с этим он примирился, как постепенно примиряются все и со всем.

Рина укуталась в одеяло и попыталась уснуть.

Она проснулась среди ночи от сильного кашля. Колотило ее, как в лихоманке. В комнату вошла заспанная Валентина, разбуженная громкими звуками.

– О господи! – пробормотала она. – Пересидели! Пересидели мы с тобой, я во всем виновата. На дворе-то октябрь, тепло обманное, хлипкое. Вот и снова-здорово! – Потрогала Ринин лоб: – Слава богу, холодная!

Принесла теплого молока с медом, дала маленькую рюмочку настоя какой-то пахучей травы, как маленькую девочку, погладила Рину по голове, еще раз пять извинилась и тихо вышла из комнаты.

Кашель, как ни странно, утих и вскоре прекратился вовсе.

Измученная Рина успела подумать перед тем, как провалиться в сон: «Вот незадача! Завтра в Москву, на работу. Как же я выдержу?» Но, подавив слезу и жалость к себе, вскоре уснула.

Вот только кашель долго спать не дал. Проснулась и снова зашлась в сильном приступе. Злилась на себя страшно – природой она любовалась! На крылечке вдвоем!» Идиотка! Ах, луга, ах, березки! Ах, воздух какой! Только начала выползать – и опять. Ну как в таком виде явиться к Н.? А возвращаться надо. Да и совещание она прогуляла. Ой, не будет ей прощения, не будет – Рина хорошо знала мстительного начальника.

А еще она прекрасно знала, что Н. страшно брезглив. Сразу представила его холеное, надменное, недовольное лицо, если она при нем раскашляется. И к тому же он фанатично следил за своим здоровьем: бассейн по утрам, парная, массаж, легкая пробежка и легкий же завтрак – овсяная каша исключительно на воде, ломтик дорогущего элитного сыра, доставленного из Франции. Несколько долек вьетнамского манго, ярко-желтого, почти оранжевого, считающегося лучшим. Ну и зеленый чай – никакого кофе, ни боже мой! Это он рассказывал сам, находясь в благодушном настроении. Рина делала большие глаза, охала, ахала, пыталась восхищаться, но, кажется, удавалось это плохо. Она и представить себе не могла, как начать день без чашки крепкого кофе. Да и вообще, кофе у них пили литрами – на маленькой кухоньке стояла дорогая кофейная машина, Ринино приобретение. Денег на эти кофейные удовольствия уходила уйма, но Рина не экономила. Частенько приходилось оставаться на работе почти до ночи – как тут без вкусного допинга? Да и к еде все относились спустя рукава: бегали в буфет, набирали бутербродов с колбасой и перекусывали наспех, на бегу.