Он мгновенно замолк, осторожно высвободил руку и удалился.
Раздался звук торопливых, неуверенных шагов по мраморному полу.
— Агачи, — окликнул Иса. — Я слышал, падишах болен. Говорят, он умирает…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Тадж-Махал
1050/1640 год
Гробница казалась скелетом, ее тонкие выбеленные кости, подпираемые кирпичными лесами, четко прорисовывались на фоне ночного неба. Она казалась холодной и безжизненной. Шах-Джахан мечтал совсем о другом: о просторе и свете, а перед ним предстало нечто мертвое и гнетущее. Это поражение…
Властитель бушевал, гнев его привел в трепет приближенных. Афанди кашлял от пыли. Пол под ногами был покрыт строительным сором, влажный воздух пропитан запахом известкового раствора и пота тысяч людей. Купол напоминал сплюснутый череп, открытый небесам. Когда строительство закончится, он будет весить много, очень много… Афанди молился и видел, как рядом с ним беззвучно шевелят губами Мухаммед Ханиф, Саттар-хан, Чиранджи Лал, Бальдеолас, Абдул-Хак. Остальные проворно ретировались в тень.
— Она еще не окончена, падишах, — вмешался Иса.
Шах-Джахан стремительно обернулся, тень от его накидки заплясала по стенам, будто билась и махала крыльями гигантская птица. Он увидел, кто заговорил, кто осмелился прервать его, и огонь во взгляде угас. Полы накидки улеглись, ястреб пригладил перья.
— Нужно скорей заканчивать. Скорей. Слышишь меня, Ханиф? — Падишах всматривался в темноту.
Ханиф, старший каменщик, с неохотой выступил вперед, отделившись от остальных.
— Будет исполнено, властитель. Очень скоро… — Он говорил тихим, умиротворяющим голосом.
Стены и балконы были возведены, но на местах окон и решеток-джали зияла пустота. За них Ханиф не отвечал. Пусть за это отвечают другие. Маленькие купола также были почти достроены. Зал, в котором они сейчас стояли, уже вознесся на пятьдесят хастов, и голоса эхом отдавались в пустом пространстве.
Шах-Джахан осмотрелся. Рабочие толпились в углах, смотрели на них с балконов, испуганно выглядывали снизу — безмолвные, темные тела, казалось, навечно врезались в белоснежный камень. Присутствие властителя сковало их, строители застыли, кто как был: на коленях, на корточках, с тяжелой ношей на спине. Только после его ухода они зашевелились, начали дышать, зашептали: падишах, падишах.
Сита пронзительно закричала. Мурти, ожидавший снаружи, вскочил и снова опустился. С ней женщины, они знают, что делать. Посасывая биди, после каждой затяжки он выдыхал: Рам, Рам, это должен быть мальчик, одного сына недостаточно…
Сита закричала вновь. Гопи и Савитхи в ужасе прижались к нему. Мурти обнял детей. Это просто роды, успокаивал он самого себя, ребенок выйдет, и ей не будет больно. Такова была его дхарма — зачинать детей, а дхарма женщины — вынашивать их. Мурти гордился собой: в его чреслах есть еще сила. Если повезет, слух о новорожденном достигнет ушей его неведомого покровителя. Может, будет прислан подарок для сына: серебряная чаша или даже золотая… Он по сей день так и не приблизился к разгадке, как ни ломал голову. Все эти годы их осеняла тень защитника, скрывавшегося за стенами крепости.
Вспоминая о цепкой хватке визиря, Мурти поежился.
…Визирь зажал его в углу, в отдалении от всех остальных.
— Кто ты?
— Мурти. Я вырезаю джали.
— Я не спрашиваю тебя, кем ты работаешь, глупец. Ты знаешь Ису?
— Нет. А кто такой Иса?
— Вопросы задаю я, глупец. Иса, слуга падишаха, его раб, лизоблюд, что держится в тени властителя?
— Бахадур, — храбро ответил Мурти, — откуда же мне знать такую высокопоставленную особу? Я только резчик. Я работаю на Бальдеоласа.
— Но это ты подписал прошение?
Мурти решил было отпираться, но не смог. Прилив смелости оказался недолгим, отвага улетучилась. Он пошел на это ради жены, ради своих и чужих детей. Человек не может умереть, не совершив хоть раз в жизни мужественного поступка. Он его совершил, что ж, за последствия надо отвечать.
— Да. Я прогневал падишаха?
— Конечно.
— Но он даровал нам еду…
— От этого гнев его не пошел на убыль. Он велел мне найти тебя. Но я могу смягчить его, если скажешь, что знаешь про Ису.
— Ничего, бахадур. Я знать не знаю, кто такой этот Иса. Я ведь уже сказал вам.
— Тогда я не смогу тебе помочь. Будешь страдать. Идем.
Визирь ухватил Мурти за руку и потащил его с площадки, вдоль реки, внутрь крепости. Резчик в ужасе озирался. Никто не обращал на них внимания, у людей и своих дел было по горло.
В глубине крепости, у мрачного, неприветливого здания его передали солдату. Мурти не слышал, что ему шепнул визирь, но тот, открыв дверь в кромешную тьму, грубо толкнул его к множеству других людей. Мужчины и женщины лежали — одни с плачем, другие в безнадежном молчании. Дверь захлопнулась. Мурти оказался в обществе воров, убийц, попрошаек и прелюбодеев. Он взвыл, не в силах понять, в чем его преступление. Он всего лишь вырезал фигуры богов, как же они, боги, допустили эту несправедливость?
Два дня он провел там, в страхе и печали. На третий день дверь отворилась и тюремщик вызвал:
— Мурти!
Мурти пробрался между зловонными телами, оскальзываясь на слякотном земляном полу.
— Ты Мурти? Поторопись, я не намерен ждать тут целый день.
Тюремщик вывел его на ослепительно-яркий дневной свет. Там стоял солдат. Он не стал грубо хватать Мурти, лишь слегка дотронулся до его руки:
— Следуй за мной.
Резчик в недоумении ковылял, с трудом поспевая за солдатом, и неожиданно оказался за воротами крепости.
— Пошел вон, пошел, — солдат прогнал его и отвернулся.
Ошеломленный, Мурти побрел, не понимая, что с ним было. Придя в себя, он бегом припустил к реке, с ужасом ожидая, что сейчас его догонят, снова схватят, и кошмар повторится. Он видел толпу, собравшуюся на площади перед балконом; там на золотом троне восседал Шах-Джахан и смотрел вниз. День клонился к вечеру, и Мурти смешался с толпой, чтобы поглазеть на развлечение, тамашу. В центре огороженного пространства, раскачиваясь, стоял слон, перед ним — деревянная колода, выкрашенная черным, вокруг роились мухи. Из крепости появилась группа людей в натянутых на головы шапках. Они поддерживали человека, тот еле шел на обмякших ногах. Мурти всматривался, с трудом узнавая посеревшее, обвисшее, искаженное лицо: тот самый надменный визирь. Человека повалили на землю. Палачи положили его голову на колоду, остальные удерживали его за руки и за ноги. Когда на него упала тень слона, раздался вопль. По команде громадное животное подняло переднюю ногу, задержало ее на миг в воздухе, а затем аккуратно, медленно опустило на голову визиря. Палачи мгновенно отскочили в стороны, еще до того, как череп лопнул.