Арджуманд. Великая история великой любви - читать онлайн книгу. Автор: Тимери Н. Мурари cтр.№ 41

— Да, так, агачи.

— А сам-то ты и вправду мусульманин?

— О да, агачи.

Это ее рассмешило, словно ей был известен секрет, о котором не знал более никто. Я был благодарен ей за расположение ко мне. Только она одна могла задать мне такой вопрос, потому что была такой же решительной, как ее тетушка. Но я не мог представить, чтобы Мехрун-Нисса, ныне любимая супруга падишаха Нур-Джахан, трудилась бы под палящим солнцем, помогая вонючим нищим.

…Был полдень, на улице почти никого не было, кроме нас да оборванцев. Несколько отощавших бродячих псов — кожа да кости — терпеливо сидели в сторонке, ожидая объедков. Вдруг сквозь дымку я увидел, как по направлению к нам скачут два всадника; уличная грязь приглушала цокот копыт. Одеты они были необычно: облегающие узкие шаровары, рубахи заправлены внутрь, а ноги по колено заключены в кожаные футляры. Лица у всадников были такими же темными, как у меня, но я сразу понял, что изначально кожа была много светлее, поскольку чернота отливала огненно-красным. Держались они надменно, будто не на конях прискакали, а спустились на облаке с небес.

Арджуманд, заметив, что я отвлекся, спросила:

— Кто это?

— Фиринги…

Кони перешли на шаг, и я заметил большие тяжелые мечи, вдетые в ножны. Всадники смотрели на нас дерзко, не отводя глаз.

— Фиринги? Я о них слышала, — сказала Арджуманд. — Они постоянно докучали дедушке с концессиями на торговлю. Дедушка их не любит. Говорит, они жадные и нечестные, часто нарушают данное слово. И еще он говорит, им никак не угодишь, они вечно недовольны и хотят, чтобы весь мир лежал у их ног. Когда падишах сказал, что им не следует размещать образ женщины, которой они поклоняются, на кораблях, когда на них плывут мусульмане, совершая паломничество в Мекку, они отказались слушать. Не будем обращать на них внимания.

— Хорошо, агачи.

Моя хозяйка вернулась к своему занятию. Оставалось накормить всего трех попрошаек, но мне не так-то просто было выполнить распоряжение Арджуманд — не смотреть на всадников. По тому, как держались фиринги, я догадался, что они пили арак. Светлые глаза у обоих покраснели, лица отекли. Они переговаривались на незнакомом языке, который звучал, словно слова выскакивали изо рта боком и падали вниз со слюной. Один направил своего скакуна в нашу сторону. Я почуял беду. Солнце светило так, что легкие одежды моей хозяйки просвечивали и ее тонкое, крепкое тело было отчетливо видно. Я встал, чтобы загородить ее, но тут, совершенно неожиданно, коренастый крепыш, который был ближе ко мне, пришпорил лошадь и толкнул меня на землю. Падая, я выхватил кинжал…

Услышав крик Исы, я обернулась.

Он падал прямо под копыта. Я бросилась на помощь, но жирный фиринги направил лошадь между нами. Я почувствовала запах пота и, еще того хуже, затхлый запах мужской мочи. Это было невыносимо. Жаркий климат особый, здесь нужно мыться каждый день, но фиринги был чужестранцем и, верно, следовал собственным привычкам, согласно которым моются раз в год.

Единственным моим оружием был черпак, и я что было сил ударила им лошадь.

— Убирайтесь! — Черпак сломался, в руке осталась только рукоятка.

Мой выкрик только позабавил мужчин, они расхохотались. Второй фиринги был крупнее, такой же неопрятный, на лице у него кустилась желтая борода. Я попыталась отступить, но путь преграждали нищие, чей голод был сильнее страха. Слуги стояли в растерянности, пооткрывав рты, бедный Иса пытался подняться, но всадники снова и снова опрокидывали его наземь.

— Оставьте нас в покое!

— Мы не уйдем, пока не увидим твое прелестное личико, — заговорил жирный на нашем языке, коверкая слова.

Внезапно он спешился и схватился за край моей накидки. Ткань разорвалась, открыв мое лицо на обозрение мерзких глаз. Мне казалось, что меня поразила молния, — да и то при ударе молнией легче было бы перенести боль. Я не знала, как себя вести, — никогда прежде мне не доводилось сталкиваться с подобным. Жизнь в тепличных условиях, под защитой, сделала меня беспомощной. Я стояла, дрожа от унижения, от того, что эти грязные существа рассматривают меня. Ни один мужчина со стороны не видел моего лица, а теперь оно было открыто взглядам злобных фиринги и нищих. Фиринги хохотали, отпускали язвительные замечания, но я не слышала их, так велико было смятение. Я ощущала себя оскверненной, подвергшейся насилию… Смущение, однако, быстро сменилось гневом.

— Убирайтесь!

— Да она красотка!

И тут, впервые в жизни, я познакомилась с новым и весьма неприятным чувством: ненавистью. Она разгорелась мгновенно, как пламя, охватив меня всю, подавив все прочие переживания. Я убила бы их на месте, но единственным оружием был лати — посох Исы. Схватив его, я с силой ткнула одного из всадников в бедро. Он вскрикнул, лошадь шарахнулась в сторону. Это не остановило меня — я наносила удар за ударом, по лошадям, по фиринги…

В конце концов жирный изловчился и вырвал лати из моих рук. Сейчас он ударит меня!

— Да ты знаешь, кто я? Моя тетя — Нур-Джахан, супруга падишаха! — словно со стороны донесся до меня мой голос.

Имя сработало, как волшебное заклинание. Фиринги отбросил посох, смех прекратился — страх заставил мужчин замолчать. Не говоря ни слова, фиринги развернули и пришпорили коней. Я дождалась, пока они скроются из виду, стараясь запомнить каждую деталь происшедшего.

— Я не уберег тебя, агачи…

— Ты вел себя храбро, Иса. Ты мало что мог сделать против двух вооруженных людей. Вытри лицо.

— Я убью их!

— Нет. И не говори ничего моим. Не хочу, чтобы в семье узнали, что с нами приключилось.

— Но, агачи, если ты расскажешь тетушке, она сообщит падишаху. Джахангир прикажет немедленно разыскать их и казнить.

— Нет, Иса. Я сказала. Мои родственники никогда больше не разрешат мне выйти из дворца, если услышат об этом. Но я не забуду, что сделали эти люди, — никогда не забуду. Настанет день, и они мне заплатят.

Позднее, оставшись одна, я рыдала без удержу. Слезы текли и текли — от гнева, от унижения, я уже и сама не понимала, почему они никак не унимаются. К тому же меня трясло, как в лихорадке. Я никого не хотела видеть и сказалась больной. Пришла мама, потрогала мне лоб, лоб показался ей горячим, и она оставила меня лежать в затененной комнате. Я страдала от боли — странной боли, не похожей ни на какую другую. Чувство было такое, будто внутри у меня глубокая, воспаленная рана. Ненавидеть кого-то? До сего дня у меня и мысли такой не возникало. Как они посмели унизить меня? Разве я доступная женщина? Все ли фиринги одинаковы? По тому, что о них рассказывал дедушка, я подозревала, что это так.

Аллах да сохранит меня от неверных…

Люди, а не Аллах, последнее прибежище правосудия. Я поверила тому, что предостерегающе шепнул мне Хосров: Ладилли, Ладилли… Имя придавило, как камень. Такое было возможно. Мехрун-Нисса едва ли могла использовать меня в своих интересах, но Ладилли в ее власти, а значит, через нее можно было бы воздействовать и на Шах-Джахана… Я думала, думала, думала, и сердце стучало с такой силой, что я не могла заснуть. Любимый дал мне слово, но, увы, он, как и я, не властен над своей жизнью.