Доброключения и рассуждения Луция Катина  - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 53

– Ах, как славно! – воскликнула государыня и захлопала в ладоши. – Что за чудесное изобретение! Ты, Егорушка, сядешь перед занавесом и будешь шептать, кто есть кто. Мы назовем эту экзерцицию «Подготовительным совещанием». Когда у меня есть на то время?

Секретарь раскрыл книжечку.

– Завтра ваше величество принимает здешних дворян, потом дворянских жен, потом делегацию купечества и мещанства, потом татар с чувашами… Едва дня хватит. Послезавтра смотр гарнизона, далее награждение отличившихся, молебен, одарение нищих – без этого невозможно. Вечер обещан графу Орлову, который подготовил некий сюрприз… Опять не выйдет. Разве что послезавтра с утра? Соколиную охоту можно перенести, тем более на таком солнцепеке она вряд ли доставит вам удовольствие.

– Я вообстче до охот не охотница, – с удовольствием скаламбурила по-русски государыня. – Обестчала толко, штоп потрафить графу Григорию. Но шара – отличный претекст от сей непотешной потехи уклониться.

На том и постановила.

Катин ушел, донельзя счастливый. Всё задуманное устроилось!

Теперь надобно, чтоб депутаты, не зная о потаенной зрительнице, высказали перед нею все свои заветные чаяния, а она пускай послушает голос своих извечно безгласных подданных! Оно выйдет полезней парадных речей на открытии Комиссии в московском Кремле.

Более всего Луций опасался, что царица назначит заседание прямо на завтра, но ловкостью Егора Васильевича всё отлично устроилось. За два дня депутатов можно как следует подготовить. Сам Луций намеревался произнести речь о наиважнейшем – о губительности крепостного права. Да прямо в императрицыны уши!

Диво, а не план!

* * *

Однако Катин понимал, что мало будет обличить рабство в едином лишь выступлении, сколь бы красноречивым оно ни получилось. Нужно, чтобы другие депутаты поддержали речь горячим одобрением, иначе она прозвучит гласом вопиющего в пустыне.

Наутро он отправился искать единомысленников.

Для проживания депутатов был отведен постоялый двор за городской чертой, на берегу Свияги. Так нарочно устроил главный распорядитель Козлицкий – чтобы избранники не терлись близ больших вельмож. Депутаты считались гостями ее величества, потому жили на казенном довольствии и трижды в день исправно собирались на трапезу – кто ж откажется от дармового корма, хоть бы и сам по себе богат? Последнее предположение уверенно высказал Егор Васильевич, и, явившись к завтраку, Катин лишний раз убедился, что секретарь знает человеческую натуру в доскональности. Все двадцать шесть волжских депутатов – двадцать два помещика и четыре горожанина – были в наличии. Их легко было опознать по золотой медали, на коей изображена пирамида законности и высечена надпись «Блаженство каждого и всех».

Некоторое время Луций стоял в дверях, приглядываясь к будущим соратникам. Они сидели тремя столами, которые были заполнены неодинаково, и держались разно.

За первым собралась самая многочисленная компания, пятнадцать особ, почти половина в военных мундирах. Эти вели себя развязно, говорили громко, хохотали, уже с утра пили вино. Второй стол, с семью седоками, был чинный, с тихими разговорами. Там потчевались кофеем. У третьего, вокруг самовара, перешептывалась четверка людей, одетых по-русски, бородатых, беспудренных. С этими, последними, у наблюдателя затруднений не возникло: депутаты неблагородного сословия. Сторонятся дворян, знают свое место. С двумя другими столами Луций тоже скоро разобрался. Шумные, верно, партионцы графа Орлова, тихие – сторонники графа Панина.

На «орловских» терять времени смысла не было. Катин сразу направился к «панинским».

Выпростал из-под жилета собственную медаль, подошел, учтиво представился. Его столь же церемонно пригласили сесть. Двое соседей по столу оказались тверскими дворянами, трое нижегородскими, двое казанскими. Все статские либо вольножительствующие.

В первые минуты Луций помалкивал, прислушивался к разговору. Он был серьезный, осмысленный – об акцизе на соль. Скоро стало ясно, что наибольшим уважением здесь пользуется тверской помещик Гаврила Самсонович Скарятин. Сей немолодой, приятноулыбчивый господин рот раскрывал нечасто, но каждое его слово улавливалось с почтением. Деликатно выждав, когда новый человек немного освоится и нальет себе кофею, Скарятин обратился к нему с приличным вопросом: истинный ли тот синбирский обитатель либо же проживает в столицах, а здесь лишь владеет имением? Должно быть, наружность Катина выдавала в нем непровинциала.

Услышав, что перед ними синбирец недавний, по высочайшему пожалованию, все воззрились на Луция с особенным вниманием. Раз отмечен государыней, да еще, не взирая на чужесть, определен в депутаты – значит, персона непростая.

– Добро пожаловать за наш либеральный стол, – пуще прежнего заулыбался Скарятин. – Правильно сделали, что не сели к меднолобым обскурантам. Вы, верно, служите или служили? Позвольте узнать, по какой части?

– Я прежде проживал в Германии, в княжестве Гартенляндском, – пояснил Катин, рассчитывая вызвать этим сообщением еще большее любопытство и уже зная, как повернет разговор на реформы.

Гаврила Самсонович прищурился, пощелкал пальцами, вспомнил:

– Это сумасбродное владение, где лавочников с сапожниками возвысили в дворяне?

– Что ж здесь сумасбродного, коли лавочник или сапожник достойный человек?

– А то, что сие нарушение порядка, установленного Господом и предками, – изрек вождь либерального стола и важно посмотрел на остальных. – Это ежели как зайца за достойность произвести в медведи.

Все одобрительно рассмеялись, а Скарятин наставительно заключил:

– Общество, сударь мой, являет собою пирамиду с пропорциями, установленными вековым опытом и сообразностью. Недаром сия аллегория изображена и на знаке депутата. – Он постучал себя по медали. – Не дай бог вносить в общество сумятицу – всё рассыплется.

– Какова ж русская пирамида?

– Наипрочнейшая. Внизу помещичье крестьянство. Оно, как земля-матушка, которая всё сущее кормит, а сама безмолвствует. Потом следует казенное крестьянство. Ему почету больше, ибо оно кормит государей. Ныне почтеннейшие из сих вольнопашцев даже призваны в депутаты. Еще выше менее многочисленные горожане. Над ними – шлем государства, дворяне и чиновники. Навершие сего шлема – родовитая знать, лучшие фамилии. На самой высоте монарх. А духовенство пронизывает пирамиду скрепою сверху донизу. Поди-ка развали столь стройную фигуру! Случись какая всемирная катастрофа, европейские державы развалятся, а наша российская устоит!

– Славно сказано, Гаврила Самсонович! Истинно так! – поддержал оратора стол.

Хоть и расстроенный таковым либерализмом, Катин попробовал зайти с другой стороны.

– А если сама государыня в монаршей милости своей пожелает дать голос «земле-матушке», сиречь помещичьим крестьянам, каковые составляют большинство российского населения? Чтоб не только топтать ее, кормилицу, но и оказать ей уважение? Что если ее величество пожелает даровать крепостным волю?