100 рассказов из истории медицины  - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Шифрин cтр.№ 65

Губернатор пригрозил району Тайпиншань самыми суровыми мерами. Канонерская лодка «Твид» нацелила на трущобы свои орудия. В Гонконге квартировал Шропширский полк легкой пехоты. Командир предложил добровольцам сопровождать врачей. Вызвались все, никому не хотелось выглядеть трусом. Врываясь в китайские дома, солдаты видели такое, от чего засосало под ложечкой у самых смелых. Вот за запертой дверью семья: отец уже труп, с высунутым черным языком, мать в агонии, старший ребенок неподвижно лежит на пропитанной нечистотами циновке, младший бредит в луже рвотных масс. У него есть еще надежда. Остальных ждет засыпанный известкой гроб под бетонной плитой толщиной 85 сантиметров. Имущество погибших сжигали на мостовой, а дома дезинфицировали газообразным хлором, заливая хлорную известь кислотой прямо на полу.

Но как гарантированно избавиться от инфекции, было неясно, пока возбудитель оставался неизвестным. Самый быстрый пароход из Европы шел тогда в Гонконг 30 суток, поэтому пригласили видного микробиолога, жившего поближе, – японца Сибасабуро Китасато. Он уже прославился, когда работал у Коха и открыл столбнячную палочку, а также высказал идею существования антител. 12 июня, когда число погибших перевалило за полторы тысячи, японцы прибыли ввосьмером: сам Китасато, профессор Танэмити Аояма и шесть ассистентов с новейшим оборудованием. Им выделили охрану от китайцев и квартиру на стекольном заводе, спешно переделанном под инфекционную больницу. Вскрывая труп, один ассистент и Аояма заразились, причем ассистент погиб, а профессор выбыл из строя на месяц. Тем не менее 15 июня Китасато объявил об открытии бактерии. В тот же день к нему прибыл незваный гость: сотрудник Пастера Александр Йерсен.

Точнее, бывший сотрудник. Йерсен – швейцарец, выучившийся на педиатра в Германии; получил французское гражданство, потому что очень хотел работать у Пастера. Он сдружился с правой рукой Пастера Эмилем Ру. Они вместе показали, что болезнь вызывает не микроб, а выделяемый им токсин. Ру от природы не терпел порядка и систематизации, аккуратный швейцарец хорошо его дополнял. Но Йерсен плохо владел собой. Так, он не мог преподавать, потому что его бесила тупость учеников. Ру и сам, когда был репетитором, едва не задушил ученика, но все-таки подчинялся дисциплине: преподавание микробиологии поддерживало институт на плаву. Как-то Ру стал харкать кровью и попросил Йерсена заменить его на семинаре. Тот согласился с большой неохотой, чем очень задел своего друга. Больной разволновался и высказал все, что думает, а именно, что деятельность ученого состоит из двух направлений: первое – пресмыкаться, второе – работать; и Йерсен должен быть счастлив, что ему обычно выпадает второе. Но может ли он провести занятие, пока друг болеет? Бедный Ру драл глотку два часа, пока кровь не хлынула у него изо рта. После этого Йерсен решил уйти из науки.

Назад в медицину он тоже не хотел: его коробил момент получения денег от пациента, потому что при серьезной болезни выходит практически «кошелек или жизнь». И потому Йерсен нанялся судовым врачом на корабль, ходивший вдоль берегов Вьетнама, с недавних пор ставшего французской колонией. Судовому врачу платят жалованье, и он может не брать денег со своих больных.

Когда в первом рейсе вдоль берегов Вьетнама, по пути из Сайгона в Нячанг, Йерсен увидел Аннамские горы, у него перехватило дыхание: оказывается, через эти горы никогда не ходил пешком ни один европейский исследователь. А что он видел за свои 28 лет, кроме больничных палат и лабораторий? Йерсен уволился с корабля. Французская колониальная администрация как раз создавала пастеровскую станцию в Сайгоне, швейцарец оформился на госслужбу как специалист по вакцинации, с возможностью путешествовать по всему Индокитаю.

Для начала он прошел через горы из Нячанга в Пномпень. Не с первого раза, но получилось. Во время третьей экспедиции на него напали беглые каторжники. Он в одиночку отбился от пятерых, хотя его ударили в грудь копьем, сломали палец на руке и размозжили ногу. В довершение через несколько часов его чуть не растоптал дикий слон. Потом главаря нападавших поймали и обезглавили на глазах у Йерсена. Палач был не в форме, снес голову только с четвертого удара, но приговоренный даже бровью не повел. Вот пример самообладания, подумал тогда Йерсен.

Вскоре после той казни начальство приказало Йерсену ехать в Гонконг с микроскопом, агаром и подопытными животными, чтобы установить возбудителя чумы, определить пути его распространения и меры профилактики. И все это в одиночку!

Притом Йерсен не знал английского. Представляясь группе Китасато, он заговорил с ними по-немецки. Вместо ответа японцы стали смеяться. «Видно, со времен обучения в Марбурге я подзабыл язык», – писал Йерсен своей матери. Вообще, Китасато не был рад видеть француза. Не для того японский отряд примчался в зачумленный город и терял людей, чтобы делиться славой. Йерсену выделили койку в полицейском участке и стол в больничном коридоре. Всякий желающий мог трогать его культуры, заглядывать в микроскоп и смотреть на подопытных животных. Трупов для вскрытия Лоусон не давал, каждый раз объясняя Йерсену, что сегодня очередь японцев. В довершение китайский бой – слуга и переводчик – сбежал, прихватив 75 пиастров, половину бюджета экспедиции.

На помощь пришел отец Вигано – католический миссионер, проживший в Гонконге 30 лет. В юности святой отец сражался на стороне французов при Сольферино и сохранил симпатии к франкофонам. Он помог Йерсену нанять китайских строителей, соорудивших к 21 июня бамбуковую хижину 8 × 3 метра со спальней и лабораторией. А вечером миссионер отвел ученого в склеп, где дожидались похоронной команды покойники, умершие от чумы в ночь на 21-е. Они уже лежали в гробах под слоем известки, пока британские матросы-добровольцы рыли для них могилы.

Йерсен за несколько пиастров и бутылок виски купил доступ к телу некоего Олу Куонга. Срезав с его бедра бубон, швейцарец отправился в свою хижину рассматривать содержимое бубона под микроскопом и увидел настоящее пюре из бактерий. Они формой походили на зерна круглого риса, по методу Грама не окрашивались, зато их слегка окрашивала синька Лёффлера, причем только на концах, оставляя светлой середину. Мышь, зараженная взвесью этих бактерий, подохла на следующий день, демонстрируя все симптомы чумы. 21 труп отпрепарировал Йерсен в склепе, каждый раз платя морякам чаевые, и всегда находил этих бактерий.

Японцы почему-то, к удивлению Лоусона, не вскрывали бубоны. Они искали чумную бациллу в крови, где ее бывает мало, и в термостате у них выросла не чумная палочка, а пневмококк, который по Граму окрашивался. У Йерсена же вовсе не было термостата, он выращивал свои культуры не при 37 градусах, а при 30 – температуре окружающего воздуха. Позднее выяснилось, что в таких условиях чумная палочка растет лучше пневмококка и его вытесняет.

Нашел Йерсен свою бактерию в трупах дохлых крыс на улицах и в земляных полах домов на глубине до пяти сантиметров. В бамбуковых трубочках штамм чумной бациллы был отправлен в Париж, где срочно развернули работу над сывороткой.

Через два года эпидемия повторилась, но в меньшем масштабе. На сей раз Йерсен прибыл в Гонконг с бутылкой противочумной сыворотки, приготовленной из кобыльей крови на станции, которую он организовал в Нячанге. Больных китайцев в госпитале не было, а соваться в китайские дома «заморскому черту» не рекомендовали. Пациент нашелся в католической миссии в Кантоне: это был 18-летний семинарист-китаец по фамилии Цзе. Он слег утром 26 июня 1896 г. Бубон и рвота появились уже в первый день, предвещая скорый конец.