100 рассказов из истории медицины  - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Шифрин cтр.№ 31

Медицинский консультант «Британии» Джон Хатчинсон интересовался статистикой. Когда он студентом узнал уровень смертности от туберкулеза, то поразился и решил изобрести что-нибудь для диагностики этой болезни. По окончании медицинской школы Хатчинсон поступил в страховую компанию, чтобы осматривать как можно больше народу, и одновременно подрабатывал патологоанатомом, изучая тела умерших от чахотки.

Вскрывая трупы туберкулезников, Хатчинсон видел, что объем их легких меньше, чем у погибших от иных болезней. Он измерял эту разницу с помощью прибора, которым Эдмунд Дэви замерял объем газа. Но такая разница должна быть и между здоровыми и больными, и ее тоже можно оценить, переделав прибор Дэви. Измеряемую спирометром величину Хатчинсон назвал «жизненная емкость легких». Это количество воздуха, которое мы способны выдохнуть после самого глубокого вдоха. Из опытов на себе Хатчинсон установил, что оно постоянно, разве что чуть уменьшается после сытного обеда. Измерения клиентов показали, что зависит оно от роста. Осмотрев 4400 человек, изобретатель составил таблицу соответствия роста и нормальной жизненной емкости. Он даже устраивал шоу: предлагал клиенту дунуть в спирометр, а потом с точностью до дюйма называл его рост.

У цветущего атлета Фримена жизненная емкость оказалась 7,11 литра. Это 88 % от нормы для его громадного роста. Хатчинсон предупреждал, что с 84 % начинается туберкулез. Фримен был в зоне риска, но покинуть Лондон после победного боя отказался: ему слишком понравились английские женщины. Стоит перед ними поиграть мускулами, прыгнуть 25 сальто, поносить лошадь – и сразу такой выбор, что глаза разбегаются.

Через два года Фримен снова пришел к Хатчинсону, с жалобой на частые простуды. Теперь его максимальный выдох составлял 79 % от нормы. Позвали самых искушенных в выстукивании и прослушивании терапевтов, но они не смогли расслышать характерные для чахотки хрипы. И все же Хатчинсон настаивал, что это туберкулез и Американскому Гиганту нужно немедленно возвращаться в родной Мичиган. Тот отмахивался: «Какой Мичиган! Я тут живу как король. Знаешь, как меня любят!»

А до следующего ноября он не дожил. Врач, который вскрывал его тело в Винчестерском госпитале, написал Хатчинсону, что прогноз сбылся: «Верхние доли легких забиты желтой массой, в то время как нижние почти чисты». Это был инфильтративный туберкулез – коварная форма, долго протекающая без хрипов, маскируясь под грипп и легкое недомогание.

После этого случая Хатчинсон написал монографию, прогремевшую на весь мир. Изобретатель стал продавать свои приборы и зажил на зависть многим. Но образ Фримена не шел у него из головы. Сам Хатчинсон теперь тоже «чемпион мира», а живет как бизнесмен, вовсе не как король. Нужно найти такое место, где он будет королем. И осенью 1852 г., оставив предприятие жене и детям, Хатчинсон с одним чемоданом сел на корабль, уходящий в Австралию.

Там только что открыли золотые россыпи. На два года Хатчинсон бросил медицину и стал старателем. Наконец кое-что намыл, купил дом неподалеку от Мельбурна и дал рекламу, что здесь консультирует знаменитый в Европе врач, изобретатель спирометра. От пациентов – богатых старателей – отбоя не было. Хатчинсон стал в Австралии заметной фигурой, но еще не королем.

Скопив денег, он отправился на архипелаг Фиджи и купил у тамошнего вождя громадное пастбище. На острове Овалау климат способствует быстрому росту овец. Хатчинсон приобрел столько земли и скота, что фактически стал соправителем. Уже через месяц после приезда он вместе с вождем заседал в суде. Обвиняли одного аборигена в том, что он убил и съел своего соседа. Первое обвинение было доказано, что значило пять лет работы в пользу вождя. А второе Хатчинсон сумел отвести. Он писал австралийским друзьям: «Мне лучше быть повешенным, чем кого-нибудь отправить на виселицу. Я так рад, что злодей выпутался».

А еще через три месяца, летом 1861 г., какая-то тропическая болезнь свела Хатчинсона в могилу. Все имущество – деньги, скот, земли на Фиджи и в Австралии – он оставил 16-летней Агнес Уорден, дочери учителя музыки в Мельбурне. Хатчинсон знал и лечил ее с 9 лет, они вместе музицировали. Ей он завещал также свою скрипку, два фортепиано и контрабас.

15 мая – день рождения асептики. В общедоступной венской городской больнице 15 мая 1847 г. акушер-гинеколог Игнац Земмельвейс приказал всем врачам и студентам у входа в родильное отделение мыть руки раствором хлорной извести. Это нововведение избавило роддом от бича того времени – послеродового сепсиса, но имело самые печальные последствия для самого Земмельвейса.

Он был сыном состоятельного купца из Буды (западная часть Будапешта). С юных лет имел деньги и вкус к хорошему кутежу. Старшие думали, что из этого парня толку не выйдет. Когда отец направил его в Венский университет изучать право, сын без спроса перевелся на медицинский. Оправдывался младший Земмельвейс тем, что зашел за приятелем-медиком в анатомический театр, увидел там вскрытие умершей от «родильной горячки» молодой женщины и решил как-то с этой бедой бороться.

Всерьез это намерение не восприняли, потому что грозная «родильная горячка», как называли тогда послеродовой сепсис, казалась непобедимой. Роды представляли не меньшую опасность для жизни, чем тяжелая пневмония. Еще в 1745 г. врачи парижской больницы Отель-Дьё заметили, что в медицинских учреждениях смертность рожениц никогда не меньше 5 %, а порой до 30 %. У повивальных бабок, принимавших роды на дому, смертность была не более 2 %. Почему – никто не знал. Причина больничного сепсиса носила научное название «атмосферное космически-теллурическое воздействие». То есть воздействие не то земного, не то космического происхождения, которое носится в больничной атмосфере.

Венская городская больница (Allgemeines Krankenhaus der Stadt Wien), куда Земмельвейс устроился по окончании университета, была громадной по тем временам больницей на 2000 коек. А родильное отделение, через которое проходило по 6000 женщин в год, считалось крупнейшим в мире. Состояло оно из двух клиник: в первой под руководством профессора Клейна велась научная работа. Там трудолюбивый Земмельвейс быстро дорос до ассистента. Во второй, которую возглавлял профессор Барщ, трудились переученные на акушерок повивальные бабки.

Весь город знал, что у Клейна в год помирает до 800 рожениц, а у Барща – не более 60. Рожали в городской больнице женщины из бедных семей, которым были не по карману роды на дому. Когда их привозили, они дружно просились во вторую клинику. Кто поопытнее, имитировали схватки, например, в понедельник, потому что согласно заведенному порядку вторая клиника принимала рожениц по понедельникам, а первая – по вторникам. Земмельвейс во всех питейных заведениях ославил своего шефа Клейна как осла, который верит, что атмосферное космически-теллурическое воздействие возможно только по воскресеньям, вторникам и субботам. Клейн, со своей стороны, сделал его ассистентом, фактическим заведующим отделением, чтобы остаться в стороне и перевалить ответственность за происходящее на молодого зубоскала.