100 рассказов из истории медицины  - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Шифрин cтр.№ 115

Страница

Ответ: Сразу, с 1951 г. Ридли начал и, несмотря на депрессию, продолжал. У него нашлись отважные последователи в разных странах. Но мало! Посмотрите на групповую фотографию, где Ридли с Фёдоровым. Там собраны почти все хирурги мира, которые к 1960 г. решились сделать в своих клиниках такую операцию. Интересно, что фото сделано в Лондоне в 1966 г., в то время как офтальмологический конгресс проходил в Мюнхене. Так вот, в Мюнхене, где почти все они были, им запретили учредить свой клуб. Сам Ридли до выхода на пенсию в 1971 г. сделал 1000 таких операций и лично выполнял перевязки. По-настоящему лечение катаракты путем имплантации ИОЛ во всем мире стало массовым после того, как в 1980 г. FDA (Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США) разрешило применять искусственные хрусталики глаза в США. К тому времени благодаря Фёдорову и враждебному отношению к идее этой операции среди американских офтальмологов Советский Союз обгонял Соединенные Штаты по части имплантации ИОЛ. Как только FDA разрешило (там была своя интересная коллизия), конечно, все одумались. Старика Ридли стали повсюду звать и привечать, осыпали наградами. Тогда он окончательно пришел в себя.

Teyran Shamsadinskaya: Увидев впервые старые, кустарно изготовленные гинекологические инструменты прабабушки-гинеколога, сравнив их с инструментами бабушки-гинеколога и с инструментами сестры-гинеколога, проследила всю историю развития акушерства. Инструменты раньше изготовлялись мастерами, зачастую просто работающими на заводах. Правда, я выбрала сосудистую хирургию, но и по нашим инструментам можно проследить развитие и изменения в изготовлении оборудования.

11 декабря 1950 г. химики получили аминазин. Началась революция в психиатрии – теперь миллионы больных не держат годами в стационарах, а, пролечив, возвращают в общество.

Заказывал этот препарат не психиатр, а философствующий хирург; испытания, вопреки светилам, устроили рядовые ученые, безвестные эмигранты на вторых ролях. Панацею от душевных болезней они не нашли, но «настоящих буйных» больше не стало.

Хирург Анри Лабори, которому пришло в голову вязать людей не смирительными рубашками, а таблетками, служил во французском военном флоте. 31 мая 1940 г. его торпедный катер «Сирокко» эвакуировал окруженных из Дюнкерка. Немцы потопили корабль, Лабори несколько часов болтался в море. Этот случай навел его на мысль, что все реакции организма при переохлаждении замедляются и такой эффект наверняка может сделать хирургические операции проще и безопаснее.

После войны Лабори служил на военно-морской базе в Бизерте, где оказался одновременно хирургом и анестезиологом. Там он оперировал, пробуя комбинации низких температур с барбитуратами и разными веществами, которые усиливали наркоз. Эксперименты заметил главный физиолог военного госпиталя Валь-де-Грас (Париж) терапевт полковник Шарль Жом. Выписанный из колонии Лабори одним махом оказался в одной из лучших больниц Европы, да еще с возможностью изобретать. И как назло, один из его первых пациентов после удачной, хоть и трудной операции умер от гемодинамического шока.

Природу этого явления тогда знали плохо. Лабори предположил аллергическую реакцию. Поэтому в свой наркотический «коктейль» он ввел антигистаминный препарат фенотиазин. С ним пациенты расслаблялись лучше, доза наркоза стала меньше, и можно было отменить непременный укол морфина после операции. Лабори запросил производителя фенотиазина, фирму Rhône-Poulenc, нет ли у них препарата посильнее. Техническое задание досталось химику Полю Шарпантье. У того был любимый прием: известно, что введение атома хлора в биологически активные вещества дает новые, с усиленным действием. 11 декабря 1950 г. Шарпантье хлорировал фенотиазин. Продукт реакции (это и был аминазин) под кодом RP-4560 был направлен в фармакологическое отделение.

Там работала Симона Курвуазье, придумавшая новый опыт на животных: в двухэтажной клетке крысы жили на первом этаже, а ели наверху, куда забраться можно было только по канату. Острота реакции измерялась скоростью, с которой крысы принимали решение подняться, оценивалась и ловкость движений. Так вот, обколотые RP-4560 крысы утратили интерес к окружающему миру настолько, что не забирались наверх, даже когда их били током.

Лабори получил свой препарат и составил коктейль для склочных пациентов. Седативный эффект был невелик, зато желание ругаться с врачом пропадало начисто. В госпитале Валь-де-Грас было психиатрическое отделение. Туда Лабори отнес RP-4560 и сказал: «Возьмите эту штуку, и смирительная рубашка вам больше не понадобится».

Однако психиатры того времени боялись «химии» как огня. Лоботомия казалась более надежным и безопасным средством усмирения «буйнопомешанных»: она хотя бы не влекла гибель больного. Нашелся только один смелый психиатр – Лев Григорьевич Черток (1911–1991) родом из Лиды в Белоруссии. Во время войны у него были такие приключения, что любая проблема «на гражданке» казалась ему ерундой. До 1938 г. Лев Черток учился в Праге. Когда ее заняли гитлеровцы, бежал в Париж, не дожидаясь начала репрессий в отношении евреев. Едва он натурализовался как Леон Шерток, немцы вошли в Париж. Шерток уехал на каникулы в деревню Нуарво, где местные жители внушали больше доверия, чем парижане. Деревенские французы не только справили беглецу новые документы, но даже спрятали у себя детей из депортированной еврейской семьи. В период оккупации Шерток участвовал в движении Сопротивления и так привязался к стране, что остался во Франции и успешно лечил гипнозом больных в больнице имени Поля Гиро. Там он и получил разрешение испытать аминазин, чтобы подобрать терапевтическую дозу. Но с оговоркой – не на себе: начальник слишком ценил Леона и опасался за его работоспособность.

Все же доброволец должен был иметь психиатрическую подготовку, чтоб изложить все нюансы действия препарата. Из специалистов решилась только итальянка Корнелия Кварти (партизанское прозвище – Мимма). Это была женщина редкой красоты, храбрости и выдержки. При Муссолини работала в антифашистском подполье, организуя побеги военнопленных. Однажды ее арестовали, но прямых улик не нашли, и следователь тайной полиции отпустил девушку, потому что не может такая красотка заниматься политикой. Ей дали другое поручение – распространять листовки, что она и делала до самой победы. Весной 1945-го поступила в Миланский медицинский университет, окончила – и разочаровалась в научной среде. Общество конформистов Корнелии претило. Она предпочла уехать во Францию и защищать диссертацию у Шертока.

В октябре 1951 г. научный руководитель и Лабори поставили ей капельницу с аминазином – таблеток еще не было. Корнелия рассказывала все, что испытывает, пока не потеряла сознание. Через 15 минут она очнулась в чудесном расположении духа и наговорила собравшимся комплиментов, в ее устах звучавших весьма приятно. Испытала Корнелия Кварти и нейролептический синдром, за который больные так не любят аминазин. Но игра стоила свеч. Назвать препарат «нейролептиком», то есть «хватающим нерв», придумал профессор Жан Деле – один из тех, кто сначала был против испытаний. После опыта над Кварти он решился на лечение острых психозов и многое сделал для введения нейролептиков в повседневную практику.

Страница