Трудное время для попугаев - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Пономарева cтр.№ 34

Если бы несколько лет назад соседи взяли, как они хотели, девочку из Дома ребенка, сейчас и Нина была бы другой, и Федор Иванович переключился бы на свои семейные проблемы. Жаль, что не получилось. Наверное, права Нина: не стоило Федору Ивановичу уходить из школы. Поругался он с директором из-за своего неугомонного характера; директор его просил: мол, прекрати, Федор Иванович, свою отсебятину, дай мне спокойно уйти на пенсию. Не дал! Комиссия за комиссией, проверка за проверкой… Ученик выучил урок по учебнику, все рассказал, а он ему вместо оценки – точку, чтоб переписал пропущенный урок с конспекта товарищей и пересдал в следующий раз. Мама, разъяренная, – к директору: что это, мол, за издевательство?.. «А вы что, хотите, чтоб из ваших детей вырастали болваны? – Федор Иванович им в ответ. – Я стараюсь, чтоб дети изучали историю, а не параграфы про историю из негодных учебников». Эти «негодные учебники» не прошли даром! Перед каждым уроком нервничал и в конце концов не выдержал – пришлось уйти.

«Лучше, – сказал тогда, – стулья да столы пересчитывать, краску и гвозди добывать, чем заниматься враньем и притворяться перед детьми, что все у нас восхитительно!..» Так и ушел из школы и характеристику для удочерения не взял: не у кого было. Правда, сейчас хоть он и работает не по специальности, но историей занимается вечерами дома или в библиотеке, пишет статьи и даже, говорит, учебник для школы. Конечно, хорошо, когда такой человек живет рядом. Он и Надю заставил завести какую-то папку, вместе складывают туда газетные вырезки, какие-то фотографии – целый архив!

Вот со школой теперь неизвестно, как быть. Придется, как видно, поездить сюда до окончания восьмого класса. А там – посмотрим, может, дочь еще надумает поступать в техникум.

С переездом можно бы и подождать до лета, но Нина опасается: родственница чувствует себя плохо, и неизвестно, что будет через месяц, не то что через полгода.

Надина мама всегда жила так, что от дочери почти ничего не скрывала. Она даже решилась было рассказать ей про Шошина, но отложила разговор лишь потому, что надумала эти встречи прекратить, чтоб не мучить ни его, ни себя, ни Надю.

Конечно, теперь она это понимает: про обмен Наде нужно было сказать в первый же день. Наверняка обидится, что все решила без нее и даже потихоньку съездила посмотреть квартиру. А может, ничего: в этом возрасте все так непредвиденно!

Там в квартире две лоджии: одна – из кухни, другая – из комнаты. Только высоко – пятнадцатый этаж, непривычно, жутковато даже. Холодильник можно поставить в прихожей, чтоб кухня – совсем как комната, тем более мойку даже не видно: она очень удобно спрятана в нише. И светильник повесить красивый, немецкий, как у Вари.

Что и говорить, это, конечно, везение, думает Надина мама. Надя это сразу может и не оценить: у нее еще детские представления о жизни. Привыкнет. А тем более если замуж потом выйдет и придется вместе жить, на первых порах будет хоть где разместиться. Надина мама вполне сможет и на кухне, пока подоспеет очередь на квартиру. Это, как говорится, дальний прицел. Но как без него? Кто еще о них позаботится?

9

Федор Иванович уже не раз замечал, что в его жизни мечты если и сбывались, то, по крайней мере, не в виде самостоятельной бескорыстной радости, а в момент потери чего-то другого, не менее ценного и необходимого, – в виде успокоительной и примиряющей с судьбой замены. Вот и теперь он был счастлив и несчастлив одновременно. Счастлив, потому что лишь за последнюю неделю в одном из архивов напал на целую россыпь нужных документов, и его работа, в которой он пытался исследовать судьбы русского офицерства после Октябрьской революции, пошла в три раза быстрее. Более того, ему предложили сотрудничество в одном из журналов: им понравились две предыдущие статьи Федора Ивановича, за одну из которых – в ней он касался правил «фильтрации» и использования офицеров и чиновников белых армий на фронтах Гражданской войны – еще восемь лет назад после разгромной, бездоказательной рецензии он был практически отлучен от этого же самого журнала как тенденциозно подходящий к теме и использующий неавторитетные в научном плане источники автор.

Он тогда заработал жестокую бессонницу – не потому, что статьи не были опубликованы, а потому, что истек срок на пропуске в архив и нужно было где-то добывать новое письмо с просьбой предоставить возможность работать в архиве, а сделать это было не так-то просто: преподавание в школе не давало на это права, а серьезных, влиятельных знакомств в нужных организациях он не имел. Потом уже, через какое-то время, он встретил на Пушкинской площади бывшую сокурсницу Тамару Котко, работавшую в Музее истории советской печати, она и помогла, даже не столько через музей, сколько через мужа, полковника Генштаба. Этот же полковник, Андрей Васильевич Котко, пытался подыскать Федору Ивановичу работу, когда он вынужден был уйти из школы. Была возможность попасть в один институт – там собирались расширять отдел, – требовалось подождать месяца три-четыре.

Федор Иванович временно устроился на первое подвернувшееся место – завхозом в стройуправление. Но с институтом ничего не вышло. Вместо расширения пошли сокращения штатов, и Федор Иванович застрял в завхозах. В последнее время он серьезно подумывал, а не вернуться ли ему в школу? Он был еще не стар и достаточно вынослив, чтоб совмещать преподавание с научной работой. А по школе он скучал. Единственное, что его всегда раздражало в школе, – это звонки. В урок он никогда не укладывался. Были темы, требующие серьезного, искреннего разговора, через них нельзя было перескочить, как через дождевую лужу. Ему хотелось давать материал в совокупности времен: прошедшего, настоящего и будущего, где настоящим временем освещался именно изучаемый период. Ему хотелось побороть эпизодичность восприятия детьми своего предмета, не делить его на параграфы, как нельзя разделить на параграфы большую, долгую дорогу. Он чувствовал, что необходимо учить детей жить не только в клетке сегодняшнего дня, тем более они и сами этого не хотели; им было тесно только в сегодняшнем дне: не зря они с такой жадностью поглощали фантастику. Может, и учебники по истории должны были быть написаны по законам сопричастности, духовного соучастия происходящему, чтоб там действовала не аморфная безликая масса канувших в Лету соотечественников и чужестранцев, а побольше личностей, с цветом глаз, с характером, с пороками и добродетелями, вбирающих в себя время, группирующих вокруг себя события! Строчки из писем и дневников людей, их одежда, жилища, портреты и фотографии, музыка, которую слушали, улицы, по которым ездили, их имена, их еда, их лекарства, обивка на мебели, цены на их хлеб и шляпы, их эпидемии, их рождения и похороны… Но кроме истории были и другие предметы, в любой эпохе, как бы далеко они ни забирались, их отыскивал пунктуальный школьный звонок, приглашая в буфет или в раздевалку.

Даже сейчас, копаясь в архивах и библиотеках, находя живые отзвуки человеческих судеб, он представлял себе, как смог бы рассказать об этом на уроке, и делал длинные, подробные выписки с уверенностью, что они пригодятся…

Итак, работа у Федора Ивановича налаживалась, он готов был заниматься ею без выходных и отпусков, не потому что он был какой-то там фанатик, а потому что она была для него как бы и не работа, но способ жизни.