Сабина никогда не видела Снейдера таким ранимым. Ожесточившись, за двадцать лет он, наверное, не пролил ни единой слезы – хотя, возможно, причина была в том, что еще ни с кем об этом не говорил.
– Но как… – пробормотала она, однако он жестом заставил ее замолчать.
– Мы были вместе пять лет.
– Женаты?
Он помотал головой.
– Ее фамилия была ван Лун. Один год мы жили в Роттердаме, в этом доме. К тому моменту мой отец уже умер, и мать снова вернулась сюда. – Он посмотрел в гостиную. – На этом полу годовалый Пит играл в кубики. У него было серьезное заболевание щитовидной железы. Так как голландский врач назначил ему неправильную дозировку лекарства, мы уехали в Германию. В то время я оканчивал университет и начал обучение на полицейского аналитика в Висбадене.
«Ее фамилия была ван Лун». Снейдер говорил о матери Пита в прошедшем времени, и на это наверняка была причина.
– Что…
Он снова прервал ее жестом.
– Из-за учебы и работы мне приходилось много разъезжать. И я понял, что не смогу вести нормальную семейную жизнь. Я не был создан для этого. Но я пытался нести ответственность и быть хорошим отцом. Я хотел сохранить этот фасад до совершеннолетия Пита. Но мать Пита чувствовала, что это разрушает меня изнутри. День за днем. Она знала, что я голубой и погибну от этой лживой жизни – поэтому отпустила меня и придала храбрости признаться в гомосексуальных наклонностях, потому что так было бы лучше для меня. Она была бесподобной женщиной. Когда Питу исполнилось пять лет, я наконец решился. – Снейдер поднял глаза и посмотрел на Сабину. – Представляю, что вы обо мне сейчас думаете.
– И что же?
– Что я веду жалкое существование.
Она помотала головой.
– Нет, никто не должен первым бросать камень. Но я зла на вас, потому что вам давно уже следовало быть честным со мной, вместо того чтобы скрывать правду. В конце концов, мы с вами партнеры, и вы… я вам доверяла.
– Пока я не был точно уверен, что Пит имеет отношение к этому делу, я не видел причины рассказывать вам правду.
– Но вы бы…
– Что? – взорвался он. – Я и так взял вас с собой в Роттердам, привез в этот дом и все рассказал, или нет? – Он помассировал виски и немного успокоился. – Но я должен попросить вас никому не рассказывать то, что вы сегодня выяснили. То, что Пит мой сын, знают только Хоровитц, директор тюрьмы Холландер, несколько друзей-чиновников и вы.
– А президент БКА Хесс?
– Да, он тоже.
Конечно! Она подумала об инициалах Д. Х.
– А заключенные на Остхеверзанде?
– Думаю, нет, только если Пит им рассказал, в чем я сомневаюсь.
– Все-таки иногда яблоко от яблони падает далеко, – повторила она слова Снейдера. Он, его отец и сын не могли быть более разными. – И после ареста Пита никто не выяснил правду о вашем родстве?
– Нет.
– Но метрическая книга в Нидерландах! В документах должно… – Она задумалась. – Боже мой, вы это скрыли, верно?
– У меня были на то свои причины, – процедил сквозь зубы Снейдер и сменил тему. – Вы хотели знать, почему я так часто посещал Пита в тюрьме.
– Теперь я знаю причину.
– За этим стоит большее. – Он опустил глаза и понизил голос: – Я схватил его тогда в Берне, не дал совершить шестое убийство и упрятал в тюрьму. Вероятно, как любой отец, я чувствовал ответственность за своего сына. Три года психотерапия проходила успешно, но потом я узнал, что другие заключенные в «Штайнфельзе» вдруг стали его истязать.
– Такого мужчину, как Пита?
– Я тоже не мог себе этого представить, особенно в такой тюрьме, как «Штайнфельз», где сидят одни насильники детей, убийцы женщин, садисты и психопаты. Пит слишком сильная личность, чтобы позволить кому-то издеваться над собой. Я догадывался, что эти истории не соответствуют истине, но Пит молчал. В итоге полтора года назад ему щипцами раздавили яички, и с тех пор ситуация полностью вышла из-под контроля.
– А-а-а! – Сабина скривила лицо в болезненной гримасе. – Кто это сделал? Тоже другие заключенные?
– Полагаю, граф Эрих фон Кесслер. Вероятно, он подкупил нескольких охранников в тюрьме, чтобы таким образом отомстить за смерть своей дочери.
– Если это так, почему он так долго ждал?
– Два года назад предыдущий директор отправился на пенсию, а на его место пришел Холландер.
Ну и ну!
– Вы можете все это доказать?
– Нет, не могу. – Он поднял глаза. – Судья Бек выдала мне запрет на посещение Остхеверзанда. Согласно директору Холландеру и судебному психологу Ашенбах, мои визиты негативно сказывались на терапии Пита. Я пытался выяснить обстоятельства жестокого обращения с Питом и призвать виновных к ответу, но мне это не удалось. Все мои попытки перевести Пита в другую тюрьму провалились. Судья Бек этому препятствовала.
– За этим тоже стоит Кесслер?
– Весьма вероятно.
– Вы пытались установить контакт с Питом?
– Конечно, но он игнорировал мои письма. В конце концов я встретился с психотерапевтом Пита, опытной женщиной. Иреной Эллинг. Просил ее выяснить, в чем дело, но вскоре она погибла в результате несчастного случая.
– Несчастный случай? Вы не думаете, что…
Снейдер пожал плечами:
– Возможно. Если это так, то все замяли.
Сабина задумалась.
– Почему Кесслер отомстил Питу именно таким способом? Кастрацией? Это же какое-то сумасшествие.
– Это я могу вам объяснить. В результате ложной информации СМИ выставили Пита насильником. И Кесслер полагал, что его дочь была многократно изнасилована. Видимо, поэтому он и выбрал такое наказание. Кастрированный подобным способом становится бесплодным, у него не бывает выбросов тестостерона, но сексуальное желание не пропадает. Так что это особенно жестокая месть. Однако Пит совершал убийства не на сексуальной почве, исключительно из злости и агрессии.
– А в результате кастрации мы теперь имеем дело с по-настоящему озлобившимся мужчиной. Почему вообще распространили эту ложную информацию?
Снейдер поднял на нее темные глаза, полные ненависти.
– Хесс? – предположила она.
– Кто же еще?
– О господи! Он тогда уже знал, что Пит ваш сын?
– Нет. Мы преследовали так называемого Неуча. В какой-то момент я стал догадываться, кто это. Если бы я поделился с Хессом своими предположениями, он тут же отстранил бы меня от дела. Так что я самостоятельно отправился на поиски Пита – и первый след привел меня в Роттердам.
– В одиночку отправились?
– Я должен был так поступить. Кроме меня, никто бы с ним не справился. И убийства не прекратились бы.