Он ответил, только чтобы прекратить этот кошмар.
– Да, але?
– Алло, это Нильс Педерсен.
– Да? – Слейзнер понятия не имел, кто такой Нильс Педерсен и не почувствовал ни малейшего желания узнать это.
– Я работаю на складе.
– Извините, я сейчас на совещании и…
– Это займет не больше секунды. Я просто хотел на всякий случай проверить, что все понял правильно.
– Что? – прошипел Слейзнер и почувствовал, как язва опять стала открываться.
– Что по делу о «Пежо» ничего нельзя отдавать шведской полиции без вашего согласия.
– Подождите. С кем я говорю?
– Нильс Педерсен со склада вещдоков. Мы сидели напротив друг друга на рождественском ужине в 2003-м.
– Вот оно что. А к вам кто-то обратился?
– Они сейчас здесь.
– Кто? Шведы?
Проклятие. Как, черт возьми, они проникли туда без его ведома?
– Его зовут Фабиан Риск, и он здесь с Дуней Хоугор.
Дуня… Конечно, Дуня. Кто же еще. Она не в первый раз отказывается подчиняться его приказу. Как только он стал начальником отдела, он совершенно ясно дал понять: если она будет хорошо к нему относиться, он будет хорошо относиться к ней. Проще и быть не может. Особенно для такой, как Дуня Хоугор.
Он понял, что она за штучка, еще когда они впервые встретились почти пять лет назад. Он увидел это в ее глазах и моментально понял, на что она годится. И зимой дал ей шанс. Он сделал все, чтобы она блеснула в лучах софитов. Но он напрасно протянул ей руку помощи. Она сама как будто бы не осознавала, до чего же похотлива. Но теперь, после расставания со своим бойфрендом, до нее явно дошло. И до всех остальных на работе тоже. Слухи о ней распространились, как вирус, и дошли до каждой дыры, где был полицейский участок. Как она заглатывает мужиков, словно удав кроликов.
И тем не менее, она показала ему спину даже на последнем рождественском вечере. Ему, который интенсивно тренировался три раза в неделю, имел тело тридцатипятилетнего мужчины, зарабатывал деньги и обладал властью на первых порах помочь ей с карьерой. Или вставить палки в колеса.
Последние полгода он искал способ от нее избавиться. Перевести ее на самый отдаленный участок. Но она была слишком хорошим полицейским. Как бы он ни пытался, он никогда бы не смог аргументировать свое решение.
– Остановить их? – спросил Нильс Педерсен.
– Нет, пусть продолжают, – сказал Слейзнер и проводил взглядом буксир, идущий по каналу. – Но не спускай с них глаз. В первую очередь, если они найдут что-нибудь интересное.
Фабиан посмотрел на ключ в своей руке, нажал на маленькую металлическую кнопочку, и лезвие ключа раскрылось. Похоже, его совсем не использовали. Он повернул световую кнопку, чтобы фары автоматически не зажглись, вставил ключ в замок зажигания и повернул. Медленно. Двигатель ни при каких обстоятельствах не должен заработать.
Загорелась приборная доска, чего он и добивался. Не больше и не меньше. Даже дисплей над радио зажегся и осветил стартовый дисплей навигатора. Секунды текли, как холодный мед, пока на дисплее наконец не появилась карта. Он посмотрел внимательнее и увидел, что выделенное место находится примерно в десяти километрах к северу от Кеге на шоссе Сементвей рядом с маленькой странной дорогой, ведущей прямо в поле, которое окаймляет лесную рощу. Значит, поиски прекратились здесь. Поиски, стоившие жизни двум невинным людям.
Но Фабиан искал не это. Он зашел в главное меню и нажал на МОИ ЛЮБИМЫЕ МЕСТА. На экране появился список из трех запрограммированных мест.
Дом – Адельгатан, 5, Лунд
Работа – Клиникгатан, 20, Лунд
В отъезде – рю дю Турон, 15, Грасс.
Он пометил себе, что надо спросить у Тувессон, нашли ли они что-нибудь интересное в Грассе, и нажал на кнопку в правом левом углу дисплея. Именно это он и искал, и именно за этим приехал в Копенгаген.
На дисплее показался список различных адресов, а также даты и время. Он просмотрел список и быстро увидел, что до 19 июня машина в основном курсировала между домом и работой, за исключением нескольких заездов в супермаркет на улице Тунавеген, 39.
И только в понедельник, 21 июня заведенный порядок нарушается и становится интересно. 22 июня, в день убийства Йоргена Польссона, машина побывала в пункте оплаты на мосту Эресунн и в Германии и в конце оказалась на заправке в Леллинге. Но это только подтверждало то, что он и так знал. Его интерес вызвало 21 июня.
В 10:23 машина находилась в месте, где отсутствовало название улицы. Фабиан нажал на него, и навигатор показал это место на карте. Он увидел, что машина отклонилась от маршрута в сторону Седеросена примерно на километр к северу от Стенестада. Дорога словно внезапно исчезла в никуда. Только спустя несколько часов машина покинула пустынное место и поехала дальше, на улицу Тегатан, где жил Йорген Польссон. Фабиан записал координаты: 56.084298,13.09021.
Он нашел именно то, что надеялся найти.
Дуня огляделась, чтобы убедиться, что никто из коллег не видит ее, открыла дверь и прошмыгнула в комнату отдыха, которую им обустроили два года назад и которой никто и никогда не решался пользоваться. Она легла на койку и закрыла глаза. Когда они прощались, Риск, похоже, был более чем доволен, хотя и не нашел ничего интересного. Так, по крайней мере, он утверждал. Но, разумеется, он что-то нашел.
Ей удалось только выжать из него, что он поедет обратно в Швецию и проверит одну вещь, и если она окажется интересной, он обещал с ней связаться.
Она задумалась над тем, есть ли у нее причины для раздражения, и пришла к выводу, что, вероятно, поступила бы точно так же. Она тоже предпочитает ничего не говорить на слишком ранней стадии – до тех пор, пока нет полной уверенности, – прекрасно осознавая, что многих ее коллег это раздражает, поскольку они считают, что каждую мысль и предположение надо обсуждать с остальными и перекручивать до неузнаваемости. Для нее это просто пустая болтовня, которая не дает ей сосредоточиться.
Завибрировал мобильный, и на дисплее появилась надпись «Слизняк».
– Дуня Хоугор слушает.
– Не надо делать вид, будто ты не знаешь, кто звонит.
– Привет, Ким. Всегда приятно слышать твой голос. Чем могу быть полезна?
– Зайди ко мне. Мне надо с тобой поговорить.
– Я занята…
– Сейчас же.
Дуня закрыла за собой дверь и села на стул для посетителей перед начисто убранным письменным столом Кима Слейзнера. Его улыбка не предвещала ничего хорошего. Ей всегда было спокойнее, если он злился или дулся. С этим она умела справляться. Другое дело, когда он вот так самодовольно улыбался. Чаще всего это означало, что ему пришла в голову идея, которую он сам считал гениальной и которую должны претворить в жизнь его маленькие вассалы. Это могло быть всем, чем угодно: от мертворожденного плана, которому надо неукоснительно следовать, до нового правила перерыва на кофе, когда каждый сотрудник в определенный день должен принести какое-нибудь угощение. Конечно, кроме самого Слизняка.