Фабиан кивнул и сел.
– Хорошо, потому что я уже заказала для нас обоих. К тому же это самое дорогое блюдо, – продолжила она, кладя на стол папку.
– Шмекель?
Лилья кивнула.
– И?
– Пока что я смотрела только в Интернете, но уже совершенно ясно, что он нам интересен, и, похоже, у него полный шкаф скелетов. Он того же года рождения, что и ты, 1966-го. Одинокий, детей нет, работает в больнице Лунда – что примечательно – хирургом.
– Хирург? А какая специализация?
Лилья кивнула и откусила кусочек хлеба.
– В 1997 году он начал работать в больнице Лунда и скоро стал одним из лучших в стране специалистов по операциям рака простаты. Но в 2004-м допустил врачебную ошибку и на двенадцать месяцев был отлучен от профессии.
– А что за ошибка?
– Он забыл в пациенте два пластмассовых зажима.
– Надо же, он что, забыл их в самом…
Лилья кивнула и сделала глоток минеральной воды.
– В мочевом пузыре. Пациенту Торгни Сёльмедалю пришлось избавляться от них путем мочеиспускания, и он якобы сказал, что это было самое страшное испытание в его жизни. Какая ирония, если вспомнить о фамилии Руне
[9], ты не находишь?
– И на этом все кончилось?
– Нет, насколько я понимаю, началось очень серьезное расследование. Дело раздули дальше некуда. Как бы то ни было, оказалось, что Руне страдал от нехватки сна и, чтобы выполнять свою работу, глотал таблетки горстями, как Майкл Джексон, но это не помогало. Но руководство больницы поддерживало его все это время, и год спустя он опять взял в руки скальпель. Но теперь он главным образом занимается паховыми грыжами и прямой кишкой.
– Были ли еще инциденты?
– Больше я ничего не нашла.
– Хорошо, а что ты выяснила о его прошлом?
– Более или менее ничего, что подозрительно. С 1994 года и до сегодняшнего дня все в основном нормально. Образование, места работы, различные домашние адреса, телефонные номера, собственные машины и так далее. Например, каждый год он бежит Хельсингборгский марафон Springtime.
– С какого года?
– В том-то и дело, что с 1994-го. До этого почти нет никаких сведений. Я нашла его только в Википедии, где написано вот что: «Руне Шмекель вырос в Мальме, где окончил гимназию (естественные науки) с наивысшими баллами. После этого служил в армии в качестве командира отделения в Кристианстаде». Вот и все. До этого его как будто не существовало.
– Значит, ты не веришь этим сведениям?
– Во всяком случае, он не служил в армии в Кристианстаде. Он кое-что выдумал, чтобы приукрасить свою биографию.
– А зачем ему это надо?
Лилья просияла и наклонилась к нему:
– Чтобы скрыть, что на самом деле ничего не было.
Ее предположение не было лишено основания. В 90-е Интернет находился в зародыше, но обычно имелось достаточно информации, чтобы получить представление о человеке. Пустота имеет обыкновение заполняться. Но явно не тогда, когда речь идет о Руне Шмекеле.
– А ты нашла его фотографию?
– Третья страница, – Лилья протянула папку Фабиану, и он почувствовал, как при взгляде на фото Руне Шмекеля внутри у него что-то щелкнуло. Он никогда раньше не видел этого человека, и, тем не менее, что-то в его лице показалось ему знакомым. Он попытался было понять, что именно, но оставил эти попытки, когда принесли еду.
Через несколько минут Лилья нарушила молчание:
– Положа руку на сердце. Ты и твоя семья – вы переезжаете в Хельсингборг или сбегаете из Стокгольма?
Фабиану пришлось прожевать кусок косули по-сконски, который он только что положил в рот, и только потом он смог ответить:
– Не понимаю. Ты о чем?
– О тебе и твоей жене.
– Соня, ее зовут Соня.
– Ты и Соня, у вас все в порядке, или как у большинства?
Фабиан ни на секунду не сомневался, каким должен быть ответ. Тем труднее было придумать, что сказать.
– Извини, не хотела наступать на больную мозоль.
– Ничего страшного. Ты меня немного ошарашила. Но мы скорее переезжаем в Хельсингборг. Хотя у нас, как у большинства, есть свои взлеты и падения. А у тебя? Давно живешь на работе?
– С прошлой недели. Бред какой-то. Он отказывается переезжать, хотя вообще-то квартира моя.
– Может быть, он надеется, что ты вернешься?
Лилья фыркнула.
– Об этом пусть забудет. Ты себе не представляешь, какой это мерзавец, и, черт возьми, между нами все кончено, даже если я буду спать на работе до конца лета. – Она продолжила есть молча, а потом встретилась с ним взглядом. – Да, кстати. Происшествие в израильском посольстве прошлой зимой, это ведь твои коллеги?
Фабиан ждал этого вопроса и молча кивнул.
– Что произошло на самом деле?
– Вот вообще без понятия.
– Понимаю, еще идет следствие. Правда, странно, что об этом так мало писали в газетах? Ведь погибло двое полицейских. Что скажешь?
– Не знаю, – Фабиан пожал плечами. – Кстати, я попытался связаться с Гленном Гранквистом…
– Похоже, это дело замяли. Так ведь?
– Я же сказал, что понятия не имею.
– Извини. Тебе, наверное, нельзя об этом рассказывать. Бог с ним. Забудь. Кофе?
Фабиан кивнул, и Лилья пошла за кофе. Он понимал ее любопытство. Возможно, на ее месте он бы задавал те же самые вопросы. С одной только разницей: он никогда бы не задал их вслух. Но Лилья хотела получить ответы и не церемонилась с расспросами. И хотя она пристала к нему, как назойливая муха, она ему нравилась.
– Ты попытался связаться с Гранквистом, – Лилья поставила чашки с кофе на стол.
– Да, но он не отозвался, и я решил поехать к нему домой.
– А я собираюсь заглянуть в реестр народонаселения и посмотреть, что у них есть о Шмекеле, – сказала Лилья, залпом выпив свой кофе.
– И мы как можно быстрее должны попасть в его квартиру.
– Да, Тувессон обещала сделать все, что в ее силах, но из-за отпусков это может произойти не раньше конца следующей недели.
– Да? Будем надеяться, что все решится раньше.
– Что значит «надеяться»? – сказала Лилья, поднимаясь.
Полицейский не надеется. Полицейский действует и целенаправленно работает до тех пор, пока преступник не будет схвачен, а также заботится о том, чтобы доказательств хватило для обвинительного приговора. И все же он выразился именно так. Он задумался, почему, повернул зажигание и свернул на улицу Дроттнинггатан.