Утопия XIX века. Проекты рая - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Моррис, Эдвард Бульвер-Литтон, Эдвард Беллами cтр.№ 71

– Я начинаю понимать, – сказал я, – каким образом вы достигаете вашего крупного благосостояния.

– Извините меня, – возразил доктор Лит, – но вряд ли это так. Указанные мною сбережения труда и материала, вместе взятые, увеличат вашу годовую производительность богатства разве наполовину, не более. Эти статьи так ничтожны, что не заслуживают даже и упоминания, сравнительно с другими громадными убытками, которых теперь не существует и которые являлись неизбежным результатом того, что промышленность нации была предоставлена частным предпринимателям. Какую бы экономию потребления продуктов ни изобрели ваши современники, сколь бы изумителен ни был прогресс механических изобретений, – они никогда не могли бы подняться из омута нищеты, пока продолжали бы придерживаться своей прежней системы. Измыслить более расточительный прием при утилизации человеческой энергии было невозможно. Однако, к чести человеческого разума, надо сказать, что эта система вообще никогда и не была изобретена, а просто перешла к нам от грубых веков, когда за неимением социальной организации немыслима была какая бы то ни было кооперация.

– Я готов признать, что наша промышленная система в нравственном отношении не выдерживала критики, но как простая машина для добывания богатства, не касаясь нравственных сторон, она казалась нам превосходной.

– Как я вам уже сказал, – отвечал доктор, – этот предмет слишком обширен, чтобы мы могли теперь же исчерпать его до конца; но если вам действительно интересно знать, какие главные возражения мы, люди нового поколения, имеем сделать против вашей промышленной системы, сравнительно с нашей, я могу вкратце коснуться некоторых из них. Вследствие того что промышленность находилась в руках людей неответственных, между которыми не было ни малейшего взаимного понимания, никакой солидарности, происходил, во‑первых, убыток – вследствие лопавшихся предприятий; во‑вторых, убыток – вследствие конкуренции и взаимной враждебности промышленников; в‑третьих, убыток – вследствие периодического избытка производства и кризисов с последующими за ними перерывами промышленного труда; в‑четвертых, убыток – причиняемый свободою капитала и труда, во всякое данное время. Любого из этих изъянов, если бы даже все остальные были устранены, было вполне достаточно для обездоления нации. Начнем с убытка от неудавшихся предприятий. В ваше время ни в производстве, ни в продаже не было ни солидарности, ни организации, а поэтому не имелось возможности узнать, каков был спрос на известного рода товары и каковы размеры их запасов. Поэтому всякое предприятие частного капиталиста имело всегда сомнительный успех. Не обладая знакомством с промышленностью и размерами потребления производства настолько, насколько в настоящее время оно доступно нашему правительству, предприниматель никогда не мог точно знать ни спроса народонаселения, ни того предложения, какое имели сделать другие капиталисты для удовлетворения публики. В виду этого нас не может удивлять, что большинство шансов каждого данного предприятия бывало в пользу его неудачи и что общим уделом даже таких предпринимателей, которым в конце концов улыбалось счастье, являлась предварительно неоднократная неудача. Если бы башмачник на каждую удачную пару башмаков предварительно портил кожу на четыре или на пять пар, прибавив сюда затраченное на работу время, у него оказались бы такие же шансы разбогатеть, как и у ваших современников с их системой частной предприимчивости и средним числом четырех или пяти неудачных предприятий на одно успешное. Следующий значительный убыток зависел от конкуренции. Поприще промышленности было полем сражения, обширным, как земной шар, где работники во взаимной борьбе растрачивали свои силы, которые, будучи употреблены согласно и дружно, как делается это теперь, обогатили бы всех. При этом надо заметить, что о пощаде в этом бою не могло быть и речи.

Ворваться на это рабочее поле, намеренно разрушить предприятия своих предшественников с целью на развалинах их построить свое собственное предприятие было делом, которое всегда встречало общее одобрение. И сравнение этого рода войны с настоящей войной нисколько не кажется натянутым, принимая во внимание душевную тревогу и физические страдания, сопряженные с нею, а также и нищету, которая постигала побежденных и их присных.

Современного человека точно так же поражает с первого взгляда тот факт, что люди, занимавшиеся одной и той же отраслью промышленности, вместо приязненных отношений, приличествующих товарищам и сотрудникам общего дела, смотрели друг на друга как на соперников и врагов, готовых задушить и уничтожить один другого. Это, конечно, представляется сущим сумасшествием, сценой из дома умалишенных. Но всматриваясь внимательнее, видишь, что это совсем не так. Ваши современники, душа друг друга, очень хорошо понимали, что они делали. Промышленники XIX столетия не работали сообща, подобно нашим, для поддержания общины, а, напротив того, каждый работал, единственно для своего собственного иждивения за счет общины. Если, работая с этой целью, он в то же время способствовал также увеличению общего благосостояния, – это было просто случайностью. Умножение своих личных сокровищ за счет общего благополучия считалось делом столь же возможным, сколько и обыденным. Самыми злейшими врагами каждого являлись люди, занимавшиеся одинаковым с ним делом, потому что при вашей системе, когда частная прибыль являлась двигателем промышленности, каждый специальный производитель известного предмета желал, чтобы производство по его специальности было как можно ограниченнее. В его интересах было, чтобы производство этого товара не выходило за пределы того количества, какое он мог доставить сам. Постоянной задачей его было преследование этой высокой цели, насколько позволяли ему обстоятельства. Он всячески старался как-нибудь встать поперек дороги людям, занимавшимся одинаковою с ним промышленностью. Когда промышленнику удавалось отстранить со своего поприща всех, кого только он мог, то дальнейшая политика его состояла в том, чтобы сплотиться с остальными, одолеть которых он был не в силах, и превратить свою междоусобную борьбу в общее сражение с публикой, причем назначались самые высокие цены, какие только выдерживала публика, прежде чем совершенно отказаться от дорогих товаров. Заветной мечтой промышленника XIX столетия было забрать в свои руки снабжение каким-нибудь предметом первой необходимости так, чтобы можно было держать общество на краю голода и назначать на свой товар цены неурожайных годов. Вот что, мистер Вест, в XIX веке называлось системой производства. Представляю вам самому решить, не представляется ли эта система во многих отношениях антипроизводительной? Когда-нибудь на свободе я попрошу вас взять на себя труд объяснить мне то, чего я никак не мог понять до сих пор, несмотря на то что много потрудился над этим вопросом, – как могли такие проницательные люди, какими, казалось, были ваши современники во многих отношениях, вверить дело снабжения общества всем необходимым классу людей, в интересах которого было морить его голодом. Уверяю вас, что нас поражает не то, что при подобной системе мировое богатство не разрослось, а именно то, как мир совсем не погиб от бедности. Наше удивление возрастает еще более, когда мы начинаем взвешивать некоторые другие чудовищные растраты, характеризующие тогдашнюю систему.

Помимо потери труда и капитала, вследствие ложно направленной промышленности и постоянного кровопролития вашей промышленной войны, система ваша была еще подвержена периодическим потрясениям, губившим одинаково мудрых и глупых, торжествующих грабителей и их жертв. Я говорю о промышленных кризисах, повторявшихся через каждые 50 лет, разорявших национальную производительность, разрушавших шаткие предприятия и парализовавших сильные, за которыми следовали так называемые застои, длившиеся целыми годами. Капиталисты мало-помалу собирали растраченные силы, а рабочие классы голодали и производили беспорядки. Затем наступал снова короткий период благоденствия, сопровождавшийся, в свою очередь, новым кризисом с последующими годами порождаемого им истощения. По мере развития торговли, результатом которого явилась взаимная зависимость наций, кризисы эти становились повсеместными, причем продолжительность порождавшегося ими состояния упадка увеличивалась с каждой новой областью, охваченной промышленным расстройством. Пропорционально развитию и усложнению мировой промышленности и разрастанию вложенного в нее капитала, эти промышленные катастрофы случались все чаще и чаще, пока, наконец, в последней половине XIX столетия дело дошло до того, что на два года худых приходился один хороший, и эта величавая система промышленности, распространенная повсюду, как никогда дотоле, грозила рухнуть под своей собственной тяжестью. После бесконечных рассуждений ваши экономисты около этого времени, по-видимому, пришли к безнадежному заключению, что никакие предупреждения или ограничения этих кризисов более уже немыслимы, как будто это были какие-то засухи или бури. Оставалось переносить эти кризисы как неизбежное зло, и каждый раз по миновании их снова возводить разрушенное сооружение промышленности, подобно жителям страны, подверженной землетрясениям, которые снова воздвигают свои города на месте самого разгрома. Что же касается того взгляда, что причины смуты заключались в самой сущности вашей промышленной системы, то ваши современники, разумеется, были совершенно правы в данном случае. Они лежали в самом ее основании и необходимо становились все более и более губительными по мере того, как фабричное дело развивалось и становилось сложнее. Одной из причин был недостаток общего контроля над различными отраслями промышленности и вытекавшая отсюда невозможность правильного и равномерного их развития. Неизбежным результатом этого недостатка являлось то, что производство постоянно выбивалось из прямой колеи и упускало из виду соотношение предложения к спросу.