– Но предположим, – сказал я, – что нация, имея в своих руках монополию на какой-нибудь продукт, которого она вывозит более, чем потребляет сама, возвысит на него цену и, таким образом, не прекращая поставки, воспользуется потребностью соседей для своей выгоды. Ее собственным гражданам, правда, пришлось бы платить дороже за этот товар, но, в общем, от вывоза его за границу, во всяком случае, они получили бы такие выгоды, которыми с избытком возместились бы их затраты из собственного кармана.
– Когда вы узнаете, каким образом в настоящее время определяются цены на все товары, то сами увидите, что изменение этих цен возможно только в зависимости от сравнительного количества или трудности работы при производстве известных товаров, – возразил доктор Лит. – Принцип этот представляет собою гарантию не только для национальных сношений, но и для международных. Но, кроме того, сдавание общности интересов, каковы бы они ни были, национальные или международные, и убеждение в нелепости своекорыстия слишком глубоки в настоящее время, чтобы можно было опасаться такого бесчестного образа действий. Вы должны понять, что все мы ожидаем окончательного воссоединения государств всего мира в единую нацию. Это, без сомнения, будет последнею формою общества, которая принесет с собой известные выгоды, каких еще недостает у теперешней системы федерации равноправных штатов. Пока же мы настолько удовлетворены настоящей системой, что охотно предоставляем потомству выполнить помянутый план. Иные полагают даже, что до осуществления этого плана не придется дожить на том основании, что федеральная система является не только временным решением проблемы человеческого общества, но и лучшим, окончательным ее разрешением.
– Что же вы делаете, – спросил я, – когда в итогах отчетных книг наций не оказывается баланса? Допустим, что мы вывозим из Франции к себе больше, чем ввозим в нее?
– В конце каждого года, – ответил доктор, – пересматриваются книги каждой нации. Если Франция у вас в долгу, то, по всей вероятности, мы в долгу у другой какой-нибудь нации, которая должна Франции, и т. д. относительно всех наций. Получающаяся разница между приходом и расходом после сведения счетов международным советом при нашей системе обыкновенно бывает не велика. Но какова бы она ни была, по требованию совета, она должна сводиться на нет каждые два или три года; совет может даже потребовать удаления ее во всякое время, если она возрастет до слишком больших размеров, так как в целях сохранения дружественных международных отношений вовсе не желательно, чтобы одна нация чрезмерно должала другой. С этой же целью международный совет производит осмотр товаров, которыми меняются нации, и следит за тем, чтобы они были высшего качества.
– Но каким же образом уравновешиваются балансы, когда в вашем распоряжении не имеется денег?
– Главными национальными продуктами стран. Заранее условливаются насчет того, какие продукты и в каком количестве могут приниматься для погашения счетов.
– А каким образом относятся теперь к эмиграции? Когда каждая нация организована в тесное промышленное товарищество, монополизирующее все производства страны, то эмигранту, даже при условии разрешения селиться в чужой стране, приходится умирать с голоду. По всей вероятности, эмиграции теперь более не существует.
– Напротив, теперь-то и возможна непрерывная эмиграция, под которой, полагаю, вы понимаете переселение в чужие края на более постоянное жительство, – возразил доктор Лит. – Все устраивается на основании простого международного соглашения. Если, например, человек двадцати одного года эмигрирует из Англии в Америку – Англия теряет затраченное на его содержание и воспитание, а Америка получает дарового работника и дает Англии подобающее вознаграждение. Тот же принцип всюду находит себе соответственное применение. Если же кто-нибудь эмигрирует в конце срока службы, то вознаграждение получает государство, которое его принимает. О людях же, неспособных к труду, каждая нация должна заботиться сама, и эмиграция допускается лишь в том случае, если нация их гарантирует им полное содержание. При соблюдении этих условий право каждого эмигрировать во всякое время остается неприкосновенным.
– А как же быть, если кому-нибудь приходится путешествовать ради удовольствия или с научною целью? Каким образом иноземец может путешествовать в стране, где не принимают денег и где все необходимое для жизни добывается таким порядком, в котором он не имеет своей доли? Его собственная карта кредита, конечно, не может быть действительна в других странах. Каким же образом платят он за дорогу?
– Американская карточка кредита является столь же действительной в Европе, как некогда было американское золото, и принимается на таком же точно условии, а именно: она переменяется на ходячую монету страны, по которой вы путешествуете. Американец, прибывши в Берлин, несет свою карточку кредита в местную контору международного совета и взамен всей ее стоимости или части таковой получает германскую карточку кредита, валюта которой вносится в международные книги, в отдел долговых обязательств Соединенных Штатов по отношению Германии.
– Может быть, мистер Вест, пожелает сегодня отобедать в «Слоне», – сказала Юдифь, когда мы встали из-за стола.
– Так мы называем общую столовую нашего округа, – объяснил ее отец. – Не только все наше кушанье готовится на общественных кухнях, как я говорил вам вчера вечером, но и сервировка и качество блюд за обедом гораздо удовлетворительнее в общественной столовой, нежели дома. Завтрак и ужин приготовляются обыкновенно дома, так как не стоит для этого выходить из дому, но обедаем мы вне дома. С тех пор как вы у нас, мы нарушили этот обычай, желая дать вам возможность ближе освоиться с нашими порядками. Как вы думаете? Не пойти ли нам сегодня отобедать в общую становую?
Я ответил, что мне это очень желательно.
Немного спустя Юдифь подошла ко мне и, улыбаясь, сказала;
– Вчера вечером, когда я раздумывала, как бы мне устроить, чтобы вы чувствовали себя более как дома, пока вы не вполне освоитесь с нами и с нашими порядками, мне пришла в голову счастливая мысль. Что бы вы сказали, если бы я свела вас с некоторыми очень милыми людьми вашего времени, с которыми, я уверена, вы были близко знакомы?
Я отвечал довольно неопределенно, что, конечно, мне было бы это очень приятно, но что я не вяжу, как это она может устроить.
– Пойдемте со мною, – сказала она, улыбаясь, – и вы увидите, сумею ли я сдержать свое слово.
Моя восприимчивость к сюрпризам, вследствие множества пережитых мною потрясений, несколько ослабела, но тем не менее я с некоторым недоумением последовал за нею в комнату, в которой я еще не был. Это была маленькая, уютная комнатка, в стенах которой были шкафы, наполненные книгами.
– Вот ваши друзья, – сказала Юдифь, указывая на один из шкафов в то время, как я взглядом пробегал имена авторов на корешках книг: Шекспир, Мильтон, Уордсворт, Шелли, Теннисон, Дефо, Диккенс, Теккерей, Гюго, Гауторн, Ирвинг и десятка два других великих писателей моего времени и всех времен. Тут я понял ее. Она действительно сдержала свое слово таким образом, что в сравнении с этим буквальное исполнение ее обещания явилось бы для меня разочарованием. Она ввела меня в круг друзей, в течение столетия, которое прошло с тех пор, как я в последний раз беседовал с ними, состарившихся так же мало, как и я сам. Ум их был так же возвышен, остроты так же язвительны, смех и слезы не менее заразительны, как и в то время, когда за беседами с ними коротались часы прошедшего столетия. Теперь уже я не мог быть одиноким в этом добром, веселом обществе, какая бы пропасть ни лежала между мною и моею прежнею жизнью.