Я достаю этот, другой – зернистый и совсем давнишний, на нем две девочки-подростка, идентичные близнецы, с длинными, кудрявыми, как у меня, волосами, одетые в стиле гранж девяностых годов. Одна из девочек широко улыбается, другая стоит с раздраженным видом. Моя мать и ее сестра-близнец Сара. Тогда им было семнадцать лет, ученицы выпускного класса средней школы Эхо-Риджа, в которую вот-вот отправимся мы с Эзрой. Через несколько неделе после того, как было сделано это фото, Сара исчезла.
Прошло двадцать три года, и никто не знает, что с ней случилось. Или, возможно, точнее будет сказать, что если кто-то что-то и знает, то не говорит.
Я ставлю фотографии рядом на книжную полку и размышляю над высказыванием Эзры вчера вечером в аэропорту, вдогонку истории рождения Энди, которую тот поведал нам с излишней откровенностью. Как, однако, наверное, странно расти с этим, а? Зная, что не тем близнецом вполне мог оказаться ты.
Сейди никогда не любила говорить о Саре, невзирая на мой интерес. Ее фотографий в квартире у нас не было; мне пришлось найти эту в Интернете. Мое увлечение детективными историями, основанными на подлинных событиях, по-настоящему началось со смерти Лейси, но с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что случилось с Сарой, я была одержима ее исчезновением. Ничего страшнее я придумать не могла – твой близнец пропадает и так и не возвращается.
Улыбка Сейди на фото такая же ослепительная, как у Эзры. Тогда она была звездой – популярная королева осеннего бала, совсем как Лейси. И с тех пор она так и старается быть звездой. Не уверена, что даже при поддержке сестры Сейди добилась бы большего, чем десяток проходных ролей. Но я точно знаю, что мать чувствует себя опустошенной. Когда ты приходишь в мир вместе с другим человеком, он такая же часть тебя, как твое сердце.
Моя мать пристрастилась к обезболивающим по куче причин – растяжение плеча, неприятный разрыв отношений, очередная упущенная роль, переезд в самую убогую из наших квартир в сороковой день рождения, – но я не могу отделаться от мысли, что все началось с исчезновения той серьезной девочки на фото.
Внизу звонят в дверь, и я едва не роняю фотографию. Я совершенно забыла, что должна подготовиться к встрече с сотрудником полиции. Я смотрю в зеркало на туалетном столике и подмигиваю своему отражению. Мои волосы похожи на парик, а все средства для выпрямления волос остались в заблудившемся чемодане. Я собираю свои кудри в хвост, затем закручиваю и подворачиваю густые пряди, пока не укладываю все концы в низкий пучок без помощи резинки. Это один из первых трюков с волосами, которому научила меня Сейди. Когда я была маленькой, мы стояли перед двойной раковиной в ванной комнате и я наблюдала за матерью в зеркало, чтобы копировать быстрые, ловкие движения ее рук.
Мой взгляд делается настороженным, когда я слышу, как кричит снизу бабуля:
– Эллери? Эзра? Пришел офицер Родригес.
Эзра уже в коридоре, когда я выхожу из своей комнаты, и мы спускаемся в кухню. Спиной к нам стоит темноволосый мужчина в синей форме, он принимает из рук бабули кружку с кофе. Бабушка кажется сошедшей со страниц каталога «Л.Л.Бин» в брюках хаки, сабо и свободной оксфордской рубашке в горизонтальную полоску.
– Может, город наконец сделает что-то с этой эстакадой, – произносит бабуля, потом ловит мой взгляд поверх плеча полицейского. – А вот и они. Райан, это мои внучка и внук. Эллери и Эзра, познакомьтесь с офицером Райаном Родригесом. Он живет на нашей улице и зашел задать нам несколько вопросов о вчерашнем вечере.
Офицер поворачивается к нам с полуулыбкой, которая застывает, при этом он роняет кружку с кофе, которая разбивается. Секунду никто из нас не реагирует, а затем все разом бросаются действовать – хватают бумажные полотенца и собирают осколки керамической кружки с пола, выложенного черными и белыми плитками.
– Прошу прощения, – повторяет офицер Родригес. Он лет на пять старше нас с Эзрой, не больше, и у него такой вид, будто он и сам не вполне уверен в своей взрослости. – Не понимаю, как это случилось. Я куплю новую кружку.
– О, бога ради, – сухо отвечает бабуля. – У «Далтонса» такие стоят два доллара. Сядьте, и я налью вам другую. Вы тоже, дети. На столе сок, если хотите.
Мы все рассаживаемся за кухонным столом, аккуратно накрытым на троих – салфетки под горячее, столовые приборы и стаканы. Офицер Родригес достает из нагрудного кармана блокнот и, нахмурившись, листает. Его лицо кажется встревоженным, которое кажется встревоженным даже сейчас, когда он не занимается битьем бабушкиной посуды.
– Спасибо, что нашли время сегодня утром. Я только что из дома Килдаффов, и Мелани рассказала мне, что произошло вчера вечером у эстакады на Фалкерсон-стрит. К сожалению, это похоже на наезд и бегство с места происшествия. – Бабуля подает ему другую кружку кофе и садится рядом с Эзрой, а офицер Родригес, поблагодарив, делает глоток. – Спасибо, миссис Коркоран. Поэтому нам очень поможет, если все вы расскажете мне обо всем, что заметили, даже если это не кажется вам важным.
Я выпрямляюсь на стуле, а Эзра закатывает глаза. Он точно знает, что происходит в моей голове. Несмотря на страшное событие прошлого вечера, я не могу не чувствовать легкого возбуждения оттого, что участвую в настоящем полицейском расследовании. Я полжизни ждала этого момента.
К сожалению, толку от меня мало, поскольку я ничего не помню, кроме того как Мелани пыталась помочь мистеру Баумену. Не больше пользы и от Эзры. Бабуля единственная, кто обратила внимание на мелкие детали – на то, что рядом с мистером Бауменом валялись зонтик и коробка фирмы «Таппервеар». А что касается полицейских следователей, то Райан Родригес меня разочаровывает. Он повторяет одни и те же вопросы, едва не опрокидывает свою новую кружку с кофе и постоянно запинается на фамилии Мелани. К тому времени, когда он благодарит нас и бабуля провожает его до входной двери, я убеждена, что ему потребуется еще несколько лет практики, прежде чем его снова выпустят на самостоятельное задание.
– Какой-то он неорганизованный, – заявляю я, когда бабуля возвращается на кухню. – Местные жители воспринимают его всерьез как полицейского?
Бабушка достает из соседнего с плитой шкафа сковородку и ставит на переднюю конфорку.
– Райан вполне дееспособен, – деловито говорит она, доставая из холодильника масленку. Ставит ее на стол, отхватывает здоровый кусок сливочного масла и кладет на сковородку. – Может, он и кажется немного рассеянным. Два месяца назад у него умер отец. От рака. Они были очень близки. А за год до этого умерла его мать, одно к одному в этой семье. Райан самый юный и единственный, кто все еще здесь живет. Думаю, ему одиноко.
– Он жил с родителями? – спрашивает Эзра. – Сколько же ему лет?
Мой брат осуждает взрослых, продолжающих жить с родителями. Он, подобно Сейди, будет одним из тех, кто уезжает, едва на аттестате о среднем образовании высыхают чернила. У него составлен план на десять лет, включающий в себя самую неблагодарную работу на радио, а в свободное время подработку диджеем, пока он не наберется достаточно опыта, чтобы вести собственную программу. Я стараюсь не впадать в панику, когда представляю, как брат оставляет меня заниматься… неизвестно чем.