Несмотря на уверенность агентов в составленном портрете, ареста не последовало. В сущности, дело продвигалось все так же медленно. Полиция нуждалась в упреждающем маневре, и тогда Яна отправилась в редакцию «Неразгаданных тайн» — национальной телевизионной программы, успешно справлявшейся с поиском и опознанием различных субъектов. Когда Яна описала им дело во всех подробностях, они тут же выдали целый сонм возможных зацепок, но, к сожалению, ни одна из них не привела следствие к убийце.
Я всегда учу подчиненных: когда не получается, попробуйте зайти с другой стороны, даже если никто такого еще не делал. Яна последовала моему совету. Казалось, лишь исчерканный листок бумаги связывает жертв с убийцей, но до сих пор от него было мало толку. Учитывая, что весть об убийстве быстро разнеслась по всей округе от Тампы до Питерсберга, Яна предложила напечатать фотографию записки на рекламных билбордах — а вдруг кто-нибудь узнает почерк? Вообще в правоохранительных кругах считается, что люди неспособны узнать почерк даже своих родных и близких, но Яна надеялась, что кто-нибудь обязательно откликнется, особенно если это супруга убийцы, уставшая от жестокости мужа и ждущая возможности его сдать.
Несколько местных бизнесменов выделили под акцию свои билборды, и вскоре злополучную записку мог прочитать даже ленивый. В ближайшие дни трое незнакомых друг с другом человек позвонили в полицию, узнав почерк Обы Чендлера, белого мужчины немного за сорок. Оказалось, что Чендлер без лицензии подрабатывал кровельщиком, и все трое звонивших подавали на него в суд, когда после первого же сильного дождя алюминиевый сайдинг, который он поставил, начал сильно протекать. Откуда же такая уверенность в том, что почерк принадлежал именно Чендлеру? Все очень просто: он ответил всем на претензии в письменном виде.
Кроме возраста и профессии, подозреваемый вписался в портрет и по ряду других ключевых признаков. Ранее он проходил по ограблениям, избиениям, физическому и сексуальному насилию. Когда шумиха поутихла, он сменил место жительства, хотя уезжать из города необходимости не видел. А вот вам и стрессовая предпосылка: незадолго до убийства его нынешняя супруга родила Обе нежеланного ребенка.
И вдруг, как нередко случается, когда дело уже почти можно считать закрытым, появилась очередная жертва. Одна девушка и ее подруга познакомились с мужчиной, по описанию похожим на Чендлера, который пригласил их покататься с ним на лодке в заливе Тампа-Бэй. Почуяв неладное, подруга отказалась, так что первая девушка отправилась одна.
На середине залива новый знакомый попытался ее изнасиловать. Она, конечно, стала сопротивляться, и тогда он пригрозил: «Не кричи, а иначе я заклею тебе рот скотчем, привяжу кирпич и утоплю!»
Обу Чендлера арестовали, осудили, признали виновным в тройном убийстве Джоан, Мишель и Кристи Роджерс, совершенном с особой жестокостью, и приговорили к смертной казни.
Чендлер убивал самых обычных доверчивых людей, которых выбирал почти наугад, подтверждая страшную мысль, что жертвой может стать буквально каждый. Вот почему в таких ситуациях, как дело Роджерсов, упреждающий маневр приобретает первоочередную важность.
В конце 1982 года Чикаго захлестнула волна таинственных и неожиданных смертей. В скором времени полиции удалось обнаружить связь между ними: все жертвы принимали капсулы анальгетика тайленола, напичканные цианистым калием. Стоило такой капсуле попасть в желудок, и гибель наступала почти мгновенно.
САР в Чикаго Эд Хагарти попросил меня помочь следствию. Хотя раньше мне не случалось заниматься делами об отравлении поддельными таблетками, я подумал, что все те принципы и основы, которые я освоил за несколько лет тюремных интервью, должны в равной степени применяться и к ним. В ФБР дело шло под кодовым названием «Тайтрав».
Основная проблема, с которой столкнулось следствие, — это произвольный характер отравлений. Поскольку убийца не выбирал конкретных жертв и не появлялся лично на месте преступления, наш анализ в традиционном виде не дал бы нужного результата.
С виду убийства не имели объективного мотива, то есть преступником не двигали обычные, узнаваемые чувства — любовь, зависть, жадность, месть. Отравитель мог выступать против производителя, компании «Джон-сон и Джонсон», какой-либо аптеки, где продавался препарат, одного или нескольких людей или же против общества в целом.
Череда отравлений сродни хаотичным взрывам или забрасыванием камнями с моста проезжающие внизу машины. Совершая подобное, преступник не видит лица жертвы. Я живо представил себе субъекта — похожего на Дэвида Берковица, который расстреливал затененные окна машин; стремящегося скорее выплеснуть злобу, чем разделаться с кем-то конкретным. Если субъект такого типа увидит в лицо хотя бы одну из жертв, он начнет раскаиваться и впредь дважды подумает, прежде чем снова пойти на дело.
Имея под рукой живой пример других случайных «трусливых» убийств, я начал понемногу складывать в голове образ преступника. Хотя само по себе массовое отравление было для нас в новинку, психотипом нынешний клиент мало чем отличался от коллег по цеху. Наше исследование показало, что в основе действий субъектов, которые убивают без разбору, не стремясь предать огласке свои деяния, лежит мотив ненависти. Я считал, что перед нами человек глубоко неполноценный, безнадежный и время от времени скатывающийся в депрессию. Всю жизнь его преследовали неудачи — в школе, на работе, в отношениях.
С точки зрения статистики субъект представлялся вылитым фанатиком: белый мужчина далеко за двадцать, а то и все тридцать, одиночка, предпочитающий ночной образ жизни. Он мог наведываться домой к своим жертвам или навещать их на кладбище, возможно, оставляя там улики. Я считал, что его работа должна давать ему хотя бы минимальное ощущение власти: например, он мог быть водителем скорой, охранником в магазине. Скорее всего, у него есть опыт военной службы — в сухопутных частях либо в морской пехоте.
Я также считал, что в прошлом субъект проходил курс психиатрического лечения и принимал рецептурные лекарства. Он водил машину по меньшей мере пятилетней давности, не очень за ней следил, но черпал из нее силу и власть — скажем, какой-нибудь «форд» полицейской модели. Незадолго до первого отравления, то есть 28–29 сентября, он испытал спровоцировавший его стресс-фактор, в котором винил общество, тем самым подогревая свою злость. Как только об убийстве стало известно, ему хотелось обсуждать его с каждым встречным-поперечным — в барах, аптеках, с полицией. Власть, выраженная посредством подобного преступления, подпитывала его эго, а значит, он мог вести дневник или хранить газетные вырезки.
Еще я предупредил следователей, что отравитель, скорее всего, отправлял письма сильным мира сего — президенту, директору ФБР, губернатору или мэру, — жалуясь на неправильное отношение, причем поначалу подписывался своим настоящим именем. Со временем, не получив желанного ответа, субъект понемногу закипал от полного безразличия к своей персоне, и случайные убийства стали для него способом расквитаться с теми, кто не воспринял его всерьез.
Наконец, я предостерег следствие насчет тайленола в качестве средства отравления. Не стоит слишком сильно цепляться за марку: вряд ли убийца действовал настолько в лоб. Тайленол широко распространен, а капсулы легко открываются, поэтому можно в равной степени утверждать, что преступнику просто понравилась упаковка или что он точит зуб на фирму «Джонсон и Джонсон».