Может быть, за первым воспоминанием последуют другие? Осколок прошлого вернулся к нему впервые с тех пор, как Рик попал на ткацкую фабрику. Если бы только ему удалось сосредоточиться! Как следует обо всём поразмыслить!
Есть расхотелось. От голода не осталось и следа. Он воткнул фидер в желеобразный брикет мяса с овощами, оттолкнул еду и впился глазами в собственные ладони. Потом запустил пальцы в волосы, мучительно пытаясь шаг за шагом пробиться мыслями в бездну, откуда извлёк единственное воспоминание, смутное и нечёткое.
Он разрыдался, и тут прозвенел звонок, возвещая окончание обеденного перерыва.
Когда вечером он вышел с фабрики, его догнала Валона Марч. Он не сразу заметил её присутствие. Остановился, лишь услышав шаги нога в ногу с его собственными. У Валоны были тёмно-русые волосы. Она заплетала их в две толстые косы, которые скрепляла магнитными заколками с зелёными камешками – дешёвыми, потускневшими безделушками. На ней было простое ситцевое платье, вполне подходящее для здешнего мягкого климата. Рик тоже обходился безрукавкой и хлопчатобумажными брюками.
– Я слыхала, с тобой что-то приключилось в обед, – сказала Валона.
Говор у неё был резким, типичным для поселян. Тогда как речь самого Рика отличалась сильной гнусавостью. Местные насмехались и передразнивали его, но Валона объяснила, что это они по невежеству.
– Ничего не приключилось, Лона, – пробормотал он.
– Мне рассказывали, ты что-то вспомнил, – не отступалась она. – Рик, это правда?
Валона тоже звала его Риком. А как же иначе? Своего настоящего имени он не помнил, хотя пытался вспомнить изо всех сил. И Лона ему помогала. Однажды даже раздобыла где-то рваный городской справочник и принялась зачитывать вслух имена, но все они звучали одинаково чуждо.
– Я должен уйти с фабрики. – Он заглянул ей в глаза.
Валона нахмурилась. На её круглом широкоскулом лице появилось встревоженное выражение.
– Ты не можешь уйти. Это плохо.
– Я должен побольше узнать о себе.
– Вряд ли это поможет. – Она облизнула губы.
Рик опустил глаза. Он не сомневался в искренности её беспокойства. Именно Лона помогла ему устроиться на фабрику. Опыта работы с ткацкими станками у него не было. А может, был, просто Рик ничего не помнил? В общем, Лона убедила остальных, что ручной труд ему не потянуть, и его согласились бесплатно обучить работе на станках. В те жуткие дни, когда он не только не мог говорить, но даже не понимал, что такое еда, Лона заботилась о нём и кормила с ложечки. Она спасла ему жизнь.
– Я должен.
– Рик, у тебя опять голова болит, да?
– Нет. Я действительно кое-что вспомнил. Вспомнил, кем работал прежде. Вспомнил!
Рассказать ей или нет? Он отвернулся. Тёплое солнце уже клонилось к горизонту, до заката оставалось часа два. Во все стороны от фабрики тянулись тоскливые ряды однокомнатных домиков для рабочих, но стоило подняться на вершину холма, и вокруг раскинутся багрянец и золото полей.
Эти поля понравились ему с первого взгляда. Их вид успокаивал и радовал глаз. Даже в ту пору, когда он не знал, что поля именно «золотые» и «багряные», когда само понятие цвета было ему неведомо, а восхищение он мог выразить лишь тихим клёкотом. В полях его головная боль проходила быстрее. В те дни Валона каждый выходной брала напрокат диамагнитный скутер, и они покидали посёлок. Антиграв мягко нёс их вперёд, они скользили в футе над землёй, пока не оказывались за много миль от человеческого жилья. В лицо бил ветер, напоённый ароматом цветущего кырта, и не было ничего, кроме этого ветра.
Они усаживались на меже, окружённые цветами, запахами и солнечным светом, делили пополам пищевой брикет и так проводили весь день, пока не наступало время возвращаться.
Эти воспоминания всколыхнули что-то в душе Рика.
– Лона, давай отправимся в поля.
– Уже поздно.
– Ну пожалуйста, недалеко, только за окраину посёлка.
Валона порылась в тощем кошельке. Она держала его за голубым кожаным ремешком – единственным украшением, которое могла себе позволить. Рик удержал её руку.
– Прогуляемся пешком.
Через полчаса они свернули с шоссе на извилистую песчаную тропинку. Между ними висело тяжёлое молчание, и знакомый страх сжал сердце Валоны. Она не знала слов, чтобы выразить свои чувства к Рику, поэтому даже и не пыталась.
Что, если он её бросит? Для мужчины Рик был сравнительно невысок, с неё ростом, а весил и того меньше. Во многом он оставался сущим ребёнком. Однако до того, как ему отключили мозги, он явно был из образованных. Из образованных и непростых.
Сама Валона систематического образования не получила. Закончила ремесленное училище, где её научили читать, писать и обслуживать ткацкие станки. Однако ей хватало ума понимать, что далеко не все столь ограниченны. Взять того же старосту, чьи знания приносили посёлку огромную пользу. Иногда на фабрику наезжали с проверками нобили. Лона никогда не встречала их вблизи, но как-то раз побывала в Городе и своими глазами видела несколько невероятно величественных существ. Изредка рабочим случалось слышать, как разговаривают образованные. Их речь звучала иначе: более гладко, певуче. А сколько длинных слов! И речь Рика, по мере того как к нему возвращалась память, становилась всё больше похожей на их речь.
Его первые слова напугали Валону. Он произнёс их совершенно неожиданно после мучительного, со слезами, приступа мигрени. Выговор у него оказался чудной, но все попытки его выправить ни к чему не привели.
Уже тогда она испугалась, что к нему вернётся память и он её бросит. Кто она такая? Всего-навсего Валона Марч, прозванная Лоной-Орясиной. Она никогда не была замужем. Да и кто возьмёт такую: здоровенная деваха с крупными ступнями и покрасневшими от работы руками. На танцульках по выходным ей приходилось подпирать стенку и с немой обидой смотреть на парней, в упор её не замечающих. Лона была слишком внушительной, чтобы глупо хихикать и улыбаться.
Никогда ей не прижать к сердцу дитя. Девушки вокруг рожали одна за другой, ей же оставалось бросать со стороны завистливые взгляды на что-то безволосое, розовое, с зажмуренными глазками, липким ротиком и беспомощно сжатыми кулачками… «Твоя очередь, Лона». «А ты когда родишь, Лона?»
Она только отводила глаза.
А затем появился Рик, сам немногим отличавшийся от младенца. О нём тоже надо было заботиться: кормить, выводить на прогулку, баюкать, когда его мучила головная боль. Дети с хохотом бегали за ней, крича: «Лона-Орясина завела себе дружка! У Орясины дурень-дружок! Рик-женишок!»
Когда Рик смог самостоятельно выйти на улицу посёлка (Лона была так горда, когда он сделал первый шаг, словно Рику и правда был один год, а не все тридцать), дети принялись бегать вокруг него, вопить и насмехаться над взрослым мужчиной, жмурящимся от страха. Тот только ёжился и скулил в ответ. Лоне не один раз пришлось выходить из дома и отгонять ребятню, грозя кулачищами.