Поймать еврея - читать онлайн книгу. Автор: Тувиа Тененбом cтр.№ 18

* * *

Слава Богу, что офис Ханан организовал мне встречу еще с одним человеком, иначе день был бы полностью потерян. Спустя несколько минут в кафе рядом с министерством я встречаюсь с известной палестинской певицей, которую я назову здесь Надия. Она сидит за столиком со своим хорошим другом по имени Халед, поэтом из Газы, который в настоящее время находится в Рамалле.

Во время Рамадана в Рамалле есть несколько ресторанов, открытых для неверующих, в основном туристов, конечно, при условии, что они подают еду подальше от глаз публики, и главный вход ресторана выглядит так, как будто ресторан закрыт. Мы сидим в одном из таких кафе, и Халед рассказывает мне:

— История Палестины начинается четырнадцать тысяч лет назад, в местечке под названием Тулелат аль-Расул, что между Иерусалимом и Иерихоном. Если вы говорите, что Моисей пришел сюда в 1200 году до нашей эры, то это одиннадцать тысяч лет до Моисея. Кто был здесь все эти одиннадцать тысяч лет? Палестинцы! Иеhошуа бен Нун захватил Иерихон в 1200 году до нашей эры, и кто тогда там жил? Палестинцы. Безусловно! В самой Торе говорится о войнах между израильтянами и палестинцами; он говорит это слово по буквам: палестинцы. До 1948 года BBC в каждой программе новостей называла эту землю Палестиной и людей, ее населявших, палестинцами.

— Я счастлив, наконец кто-то в состоянии точно определить период палестинской истории. Но вот запись из Encyclopædia Britannica по этому поводу: "В 132 император Адриан решил построить на месте Иерусалима римскую колонию Элия Капитолина… Провинция Иудея была переименована в Syria Palaestina (позже называемая просто Palaestina), и, по словам Есебиуса из Кейсарии (История Церкви, книга IV, глава 6), ни одному еврею не было позволено отныне ступить в Иерусалим или его окрестности."

Халед принес тексты песен для CD Надии. Она проигрывает их на своем смартфоне, и я прошу спеть их. Тексты песен на арабском, и она переводит их на английский:

— Формально, по паспорту, я израильская палестинка, но я называю себя "Палестинка с оккупированных в 1948 г. земель”.

— В глазах израильского правительства вы израильская арабка, не так ли?

— Да.

Надия, по ее словам, изучала "социальную помощь" в Еврейском университете Иерусалима в течение двух с половиной лет. Она не закончила учебу, сделав перерыв, а затем стала "изучать музыку в течение пяти лет в Иерусалимской академии музыки и танца, где я получила степень в области музыки, специализируясь на вокале."

Она рассказывает мне, что ее учительница музыки, немецкая еврейка, была ей "матерью", но после окончания академии она больше с ней не контактирует.

— Почему?

— Она оккупантка.

Способность Надии отшвырнуть женщину, называемую в течение пяти лет "матерью", в тот момент, когда она в той больше не нуждается, поражает.

Я задаю ей умнейший вопрос из тех, что когда-нибудь ей задавали или зададут:

— Вы когда-нибудь влюблялись в мужчину-израильтянина?

— Нет. Я не могу.

— Почему нет?

— Я палестинка. Это все равно, что еврейка влюбится в немецкого офицера-нациста.

— Вы хотели бы, чтобы палестинцы и израильтяне разрешили свой конфликт, поделив землю на два государства, Палестину и Израиль?

— Нет. Сионизм это расизм. Ведь ясно, что моя страна, моя земля украдены, и теперь они ищут оправдания для этого, изо всех сил стараясь стереть меня отсюда. Израильтяне украли стиль одежды, которую носила моя мать, и назвали его израильским. Они украли нашу еду и называют ее израильской.

Черт побери, почему сегодня все привязались к этой фалафели! Надия, которая живет в Иерусалиме, является гражданкой Израиля и имеет израильский паспорт, сообщает мне, что "жизнь в условиях оккупации" ужасающа и что евреи "чуть не убили мою дочь."

— Что случилось?

Ну, случилось следующее. На днях Надия возвращалась с Западного Берега, а оккупанты поставили заграждение перед въездом в Израиль. Она была в первой линии автомобилей, вспоминает она, в очень жаркий августовский день. При ней была дочь, и ребенок хотел есть, она ещё на грудном вскармливании. Надия умоляла солдат позволить ей просто проехать, но они отказали: "Нет, это контрольно-пропускной пункт." Поскольку младенец плакал, то у нее не было иного выбора, кроме как покормить ребенка в машине.

Почему это является убийством, или почти убийством, находится за пределами моего понимания.

— Минутку. Вы получали бесплатное высшее образование бог знает сколько лет, не так ли? Вы, как гражданка Израиля, получаете медицинскую помощь бесплатно или за символическую плату, вы известная певица…

— Оккупанты должны платить цену за оккупацию: они обязаны оплачивать оккупируемым медицинские расходы, продукты питания и высшее образование, — обрезает она меня.

Я не знаю, какой закон или книга указов говорит, что государство, какое бы ни было, должно оплачивать пять лет музыкальных классов в дополнение к двум с лишним годам факультета социальной помощи своим гражданам, не являющимся евреями (евреи не получают бесплатное университетское образование в Израиле), но если это называется оккупацией, я хотел бы быть оккупированным всю оставшуюся жизнь.

Надия, являющаяся христианкой, вышедшей замуж за мусульманина, обвиняет израильтян и в другом. Ее дети, говорит она, воспитываются как мусульманине, ибо таков израильский закон. Оккупанты диктуют христианке, вышедшей замуж за мусульманина, воспитывать своих детей мусульманами.

Зная, что я немецкий турист, она скармливает мне все, что, она полагает, немецкое брюхо переварит в этот постный день. Но дело в том, что я родился здесь, а не в Германии. То, что она называет израильским законом, на самом деле — закон ислама, но я не возражаю ей. Она говорила с западными журналистами и раньше, и если я оспорю ее, она может усомнится в моих арийских корнях.

Ее ненависть к израильтянам беспредельна, как и у доктора Ехаба. Зачем офис Ханан Ашрауи послал меня к этой паре, для меня загадка. Видимо, эти двое считаются "умеренными" в палестинском обществе. Если это умеренные, спрашиваю я себя, что же такое экстремисты?

* * *

Скоро наступает вечер, и разрешается кушать. Я прошу Надию указать мне хороший ресторан с палестинской кухней, и она привозит меня в своем Опеле в центр Рамаллы. Она показывает на здание через дорогу от нас и говорит, что на пятом этаже есть ресторан, который можно попробовать. Что я и делаю.

— Вы можете здесь есть все и сколько угодно. Цена? Восемьдесят девять шекелей, — говорит мне официант.

— Это дорого, — отвечаю я ему, — слишком дорого для такого, как я.