Самоходчики  - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 11

Какой день или событие на войне были для Вас самыми страшными?

Самые страшные? Трудно сказать. Самые опасный — это бой с «Тиграми», когда на взвод шло порядка 20 танков.

Помните, что Вы тогда думали, перед тем как открыть огонь?

Я думал об одном — только быстрее выровняться, развернуть пушку влево на 90 и огонь. Кустарник там, между прочим, мог немцами и просматриваться. Но как они допустили это, я сам до сих пор удивляюсь. Допустили две самоходки, и мы их начали колошматить. Они когда огонь открыли, мы уже подбили один танк, второй, третий — дым кругом и нас не видят. У их наводчиков наблюдение закрылось, а мы их силуэты видим, хотя и в чистом поле стоим. Били безошибочно — силуэты видно, так какая разница. Дистанция стрельбы была не более 300 метров. Они сразу горели, так как борт подставили. Эти бои описаны в моей книге «Залп по имперской». Я послал ее только друзьям, не стал ее никуда давать, презентации делать. От них-то какая благодарность — там же есть фотографии и все описано.

Страшно было, когда наши войска оставили Ястребенки, а наша самоходка стояла на яме. (Усмехается.) Кавалерия проскакала, пехота пробежала, полк прошел, а мы стоим и немецкие танки идут в наступление порядка 50 метров от самоходки. Мы создали вид, что наша самоходка подбита и в ней никого нет живых. Тут не очень приятное впечатление было. А ремонтникам, которые в яме под самоходкой лежали, приказал без моей команды не стрелять, гранаты не бросать. Ремонтники были из нашего полка, они-то, наверное, больше нашего перетрусили, видели немцев сквозь колеса.

Как можете описать свое отношение к немцам во время войны?

Я в бою к ним был беспощаден. Тут формула такая: или он тебя, или ты его. Пленных я не расстреливал — а зачем — есть органы разберутся. Там может оказаться крестьянин, который не нацист, там мог оказаться житель Эльзаса-Лотарингии, француз, на кой хрен его за фюрера погнали, я не расстреливал. Один такой пример.

Мы заняли Хотов 6 ноября после освобождения Киева. Крупный населенный пункт, где проходили интересные события. Немцы подготовили 800 коров угнать на Запад, которых мы перехватили. Наши интенданты сработали и каждому экипажу дали по теленку, уже разделанному. Мы этого теленка хозяйке отдали, потом не могли найти ее, было бы хорошо найти. Сказали ей сготовить украинский борщ и она приготовила. Нас вызвали в штаб полка и бригады, который находился в деревянном здании школы. Мы что видим — автобус штабной немецкий подошел к школе, а видно у них там тоже какой-то штаб был. И человек двадцать офицеров без выстрела взяли в плен.

Вторая картина. Девушка одна, москвичка Аня, ведет под автоматом шесть громил немцев, а на ее плечах их автоматы. Они сели оправляться в лесу, а она их оружие забрала, заставила штаны не застегивать — одной рукой немец штаны держит, а другую вверх. Она привела — смех и грех был.

Третий момент был. Захватили много пленных, а солдат, который их охранял, видит, что один пленный очень похож на командира роты. Он у него фамилию спросил, тот ответил, что Шевченко или Ткаченко, я не знаю. Солдат пошел к ротному, доложил, что ваш брат среди пленных. А ротный мужик большой, капитан, был уже седой, лет под сорок, вытащил его:

— Ти мий брат?

— Нема у мини братьев.

Он к командиру бригады пошел, попросил у него своего брата взять из пленных:

— Клянусь, что он искупит свою вину кровью.

— Бери.

Он отвел его в сторонку:

— Снимай с себя все немецкое.

Догола его раздел, а старшина притащил наше белье, обмундирование, дали ему оружие — так он с этой ротой и пошел.

Мы вернулись, а в это время наша хозяйка приготовила борщ. А ночью мы захватили бутылку рома французского, большую бутылку, литра два наверное. В горнице сидели офицеры-пехотинцы, спрашивают нашу Аню: «Как же ты немцев прихватила»? Хохот стоит, чашечки нам поставила хозяйка; мы ром разлили, выпили, только начали кушать — вбегает капитан пехоты: «Немцы»! Какая тут еда. Я выскочил раньше экипажа, сел на место механика и вывел самоходку на огневую позицию, чтобы было видно. А немцы шли из Белой Церкви. Тут экипаж прибежал, мы еще под косарем, так как ром очень крепкий: «Вперед»! Мы их начали обстреливать, немцы идут уже без сопротивления. А у меня механик Виктор Счетников неопытный был, молодой мальчишка. Там была толща песка и двигатель машины заглох, а он не знает в чем дело. Говорю: «Давай устраняй». Я из люка с пулеметом немецким МГ-42 высунулся, даю команду немцам, идет человек около сотни, первая партия:

— Ergebteuch! Сдавайтесь!

Они приходят.

— Waffe hinlegen! Сложите оружие!

Они положили оружие.

— Wer hat die Uhr? Кто имеет часы?

Я думаю, тыловики все равно заберут, мы взяли, нам нужны часы. Вася Плаксин с танковым шлемом их обошел, ему с верхом туда часов наложили, наверное сотню часов. Я им показал куда идти, где полк, и они пошли. Мне некого было послать сопровождать. Василий Васильевич Шишкин приполз, быстро устранил неисправность, и потом я еще две партии пленных взял. Всего получилось 375 человек, а Фомичев Петр Ильич, командир 1-го взвода, ни одного пленного не брал, а давил гусеницами. Потом ему Героя присвоили. Он сам был из Орловской области, село Белый Верх, там был председателем колхоза, он шестнадцатого года рождения. У него там семья осталась, а он думал, что его семью немцы расстреляли.

Вас за этих пленных как-то наградили?

Нет, ничего не дали, ни медали, ничего. Глухи были командиры, глухи.

Теперь нескромный может вопрос. Вы более двух лет воевали в звании лейтенанта. Как Вы это объясняете?

Объясняю так: после ранения приехал в другой полк, я не знаю, что там в личном деле записано. Записано, что командир взвода и меня на взвод и ставят. Вот так. Второй раз попал — опять также (смеется). Я и не гнался за званиями, меня это не очень интересовало. Интересовало меня — лучше воевать. А звание — это уже вторично.

Что Вы думаете о наших, которые попали в плен?

Их много категорий. Которые попали в плен без сознания, тяжелораненые — их упрекать ни в чем нельзя. Даже не раненый, даже в сознании попал в плен целый полк, целая дивизия, целый корпус, целая армия — как их осуждать? Их окружили, они боеприпасы израсходовали и драться ничем не могут. А Сталин лично 11-й армии на Юго-Западном фронте не разрешал прорывать кольцо окружения и все. И когда они остались без боеприпасов — их немцы взяли. Понеделина потом по возвращении расстрелял, Музыченко не тронул. Поэтому их очень сложно обвинять. Другое дело, кто сам перешел в плен, сдался, когда была обстановка, что нужно было воевать — таких я осуждаю.

С власовцами Вы воевали?

В принципе-то власовцы начали воевать в конце войны. Перед городом Седльце в Польше, когда мы выбили немцев из предместья (с. Выгляндувка. — А. Б.), а там высота с лесом справа. У нас в боекомплекте были бризантные снаряды, это вроде шрапнельных. В шрапнельных снарядах заложены шарики, а в бризантных — осколки. Бить ими нужно чтобы, когда немцы сидят в окопах, то трубку нужно поставить так, чтобы снаряд взорвался точно над окопом — тогда они будут убиты. Я дал команду батарее «Огонь», и все промазали. Разве определишь расстояние точно до метра? И оттуда из окопов кричат по-русски: «Коммунисты, сволочи, плохо стреляете»! Я дистанцию скорректировал, снова открыли огонь — замолчали! Видимо, власовцы были там или бандеровцы. Вот это, пожалуй, единственная встреча была.