Самая страшная книга. Призраки - читать онлайн книгу. Автор: Максим Кабир cтр.№ 78

– Я у вашего Викулы был, – сказал он, болтая в графине водку. – Правда, что он бесами одержим?

Амалия пожала плечами. Запустила ноготки в седую поросль на торсе следователя.

– Да ты и сам одержим, дядя. Какому дьяволу служишь, а?

Он окропил водкой курчавый треугольник ее паха.

– Этой дьяволице служу.

Навалился на Амалию медведем. Она засмеялась, подставляя себя поцелуям, запела:

– Полюбила я соколика, да не франта-алкоголика. Полюбила я любовничка. Полицейского чиновничка. За бутылку «лисабончика».

Дареный крестик мотался по взмыленному телу, и, целуя твердые соски, Кержин тыкался в Спасителя губами.

– По макушке его гладила, плешь любезному помадила…

Ойкнула, когда Кержин резко перевернул ее на живот.

– Возьми цитру, – сказал он в короткостриженый затылок, – играй и пой, блудница, чтобы вспомнили о тебе.

– Чудной ты, дядя, – прошептала Амалия.

– Это не я. Это Исайя.

Ему приснился врач Антонов, наклонившийся к нему вплотную, всматривающийся в его зрачки.

Воскресным днем он арендовал красавца рысака и подался верхом на запад. Оставил в дверях карту с пометкой. Если не воротится к понедельнику, посыльный найдет ее, а Штроб пошлет агентов.

У залива шуровали землекопы. Тарахтели к дачным поселкам конки, коляски, груженные праздной публикой. Было пасмурно, но без мокроты. Идеально для охотников и художников.

Не покойный ли отец примостился на стульчике у скошенной межи, фиксирует кисточкой косматые тучи?

Восьмилетний Адам погожим июльским полуднем наведался к отцу на пленэр. Застиг его под ивой со спущенными портками. Тетя Мэри, мамина кузина, вскриками подначивала отца, млела в объятиях, и мальчик выронил кувшин: белое-белое молоко впитывалось в черную почву.

Были зазимки, утренние морозцы уклочили листву. Колыхались по ветру рощи, живописные урочища. Зеленые озими перемежались с островками, золотистыми и красными, до липового оттенка аделаида. Над буреющим яровым жнивьем с полосами гречихи парили утки.

Пахло псиной и вянущим лесом.

Сворачивая на вертлявые проселочные дороги, Кержин постепенно удалялся от запруженного тракта.

Под обугленным остовом смолокурен отобедал лепешками на юраге.

Мысли занимал Краакен. Чертовщины было в избытке: кровосос, юродивый старик, умудрившийся бредовой болтовней внушить тревогу, чухонская деревня… Пресловутым кладом могли оказаться раскольничьи или масонские книги, беспоповщинские свитки. А что для Адама Кержина сокровище? Сны без кошмаров и мертвый убийца Уваровой.

«И Господь говорит: сделаю тебя кровью, и кровь будет преследовать тебя»…

Он спешился на берегу Вуоксы, приладил к поясу керосинку. Привязал рысака. Тут было пруд пруди березок, хилых, вскормленных болотами. Осинки накренились веточками к рыжей взвеси. Куда ни глянь, коварная топь, берлоги болотниц, замаскированные водомоины. На горизонте – песчаные гряды, вздыбившиеся корабельными соснами. Жабы квакают заунывно…

Кержин брел по пружинящему мху, сучковатой палкой щупая тропку. Налегке, будто сбегал от мира в бескрайнюю пустошь. Пару раз едва не искупался, оскользнувшись.

Деревня показалась из-за всхолмья. Два десятка домишек, сгрудившихся у реки. И действительно огородились – болотами и кочками. Случайно не набредешь.

– Краакен, – промолвил следователь, и лягушки вторили ему: кра-а, кра-а-а.

Похолодало, ошпарило дымкой. Туман заклубился вихрами. Тучи пожрали солнце. И без того мрачная деревня стала поистине зловещей. Пейзаж, словно сошедший со страниц романов Анны Радклиф. Вместо руин аббатства – грозная масса каменного амбара в устье.

Прилив шипел и рокотал, лакал пробоины стоящих на стапелях суденышек.

Кержин спустился к центральной улице. Утлые срубы сгнили, бревна развалились. Избы осели, от подоконников до земли – меньше аршина. Из щелей в ветхом тесе топорщился бурьян. Крыши зазеленели сорными травами.

Кержин почувствовал каждой порой: он не один, во тьме за ставнями кто-то есть.

– Выкуси, вымя…

Он достал револьвер, зажег керосинку. Взобрался на порог калечной избы. Застонали некрашеные полы. Фонарь с усилием отталкивал мрак. Воняло тиной. Стены потускнели от желтого налета. Половицы раздались, образуя зазубренные капканы. Покоробленное меблишко – стол да шкаф – поросло бородатым илом.

В полу зияла скважина. По законам Радклиф там должен быть склеп…

Кержин посветил фонарем. Непроизвольно отпрянул. Ожидания оправдались. В неглубоком подполе лежали человеческие кости. Череп закатился под доски, лишь белел фрагмент затылка. Грудную клетку пронзал кол, свежая влажная кора. Пригвоздил скелет к дну ямы…

Кержин взвел курок – и в тот же момент снаружи скрипнуло.

Следователь затаил дыхание. Осторожно пересек комнату. Припал к трухлявой раме.

Улица изобиловала тенями, но одна имела совершенно четкие контуры.

Из здания напротив выбрался лысый здоровяк в тесной шинели караульного. С лопатой наперевес и палками-кольями в заплечном мешке. Он поглядел обеспокоенно на сереющее небо и спешно зашагал к соседней избе.

«Попался, голубчик», – осклабился Кержин.

Выждав, он под сенью домов прошмыгнул к засоренному двору. Крыльцо прохудилось до дощатой груды. Засырелые бревна выпятились веером. В чреве избы шаркал убийца.

– Андрон Козмин!

Кряжистая фигура замерла посреди горницы.

– Вылезай.

Лопата стукнулась о пол около щетинистого пролома. За ней – пучок кольев.

Кержин впервые услышал голос солдата.

– Зря ты пришел.

Говорил Андрон, будто рот набил кашей.

– Знаешь, что это за деревня?

– Знаю-знаю. Чудес полон лес. Чудесам верим, чудесами серим. Вылезай на солнышко, друг.

Андрон встал в дверях. Он был бледен и истощен, от век расходились радиусами какие-то жильные нити, и все обличье пульсировало с ними, скукоживалось и распрямлялось. Нос напоминал формой подкову, и лысая голова казалась головой летучей мыши.

– Не навредят мне пули твои. И креста на тебе нет.

– Тебе, что же, крест жжется? – спросил Кержин, стараясь не выдать истинных эмоций, липкого будоражащего страха. Желания мчаться галопом из проклятого Краакена.

– До нутра прожигает, – сказал солдат. Под мясистыми губами как жернова двигались челюсти. – Я золото искал, а нашел голод. Укусила бестия.

Он поднял руку. Над костяшками алел полумесяц шрамов, точно кулак побывал в пасти хищника. Но не из-за шрамов вздрогнул Кержин. Пальцы солдата венчали узкие пластины, вроде устричных створок. Когти, способные вспороть живот.