Красные камни - читать онлайн книгу. Автор: Влад Савин cтр.№ 35

Валя предлагал туда светошумовую гранату зарядить. Но если в полуметре от глаз вспыхнет, это на всю жизнь слепота вероятна — Анна сказала, зачем несознательных ребят калечить? Потому, положили мы в сумку баллон с несмываемой краской (Юрий говорил, тоже из будущего идея), смыть можно, но надо знать, чем — и уж точно, не водой и мылом, и даже не бензином, керосином и спиртом. А еще это пахнет премерзко, и если в глаза попадет, необратимого вреда не будет, но неприятнейшие ощущения обеспечены. Милицию сориентируют, искать личностей со следами "крови" на одежде и теле — надеюсь, заговорщики не станут зачищать концы совсем уж радикальным способом, как Ганну? Впрочем если даже — этих мне нисколько не жаль.

И ждем, какой следующий ход от наших карбонариев будет, выходите из тени. Несговорчивая я и упрямая, разобраться пытаюсь, не впутывая ГБ, и защищаясь штучками, эффектными, но совершенно не в стиле любой Конторы. Кроме "инквизиции" конечно — но пока что не знают во Львове наши методы, не работали мы пока здесь.

Но это все будет после. А пока — съемок никто не отменял. Стою на стене, у меня в руках винтовка СВТ с оптикой, а внизу армия врагов. Переодетая массовка — а я стараюсь себя в том веке пятнадцатом представить. Чего я больше всего на свете боюсь, до ужаса — если вдруг окажется, что случится что-то по-настоящему опасное, и у меня смелости не хватит, как тогда после в глаза буду смотреть моему рыцарю, Анне, и их товарищам, кто меня за равную себе считают, или девчонкам из нашей Школы, кто на меня равняются, искренне верят, что я как Софи Лорен в том фильме, где она меня играет, и немцев убивает сотнями, как мух. Потому хочу себя испытать, чтобы уверенной быть — с парашютом прыгала, теперь мечтаю в аэроклуб, хотя бы на По-2 научиться летать, вот представляю, что Юрий ответит, когда мы в Москву вернемся и я ему об этом желании скажу. А пока что, только кино мне и остается, роли героинь на себя примерять. И то, "Иван-тюльпан" как водевиль был, не всерьез — ну где вы в жизни партизан верхом на медведях видели? И кто на войне, дуэльные правила соблюдает — это к эпизоду, где я и Жерар Филип на шпагах деремся, а все смотрят, и русские и французы, про войну забыв? Сейчас больше на жизнь похоже — даже наш будущий Великий Режиссер сказал, "Люда, у вас отлично получается". А я всего лишь играю себя — вообразив, что это не кино, а всерьез.

Мы стоим на городской стене — гости из будущего, все четверо, и магистратские, и городская стража, и просто народ. Ждем возвращения послов к осаждавшим — шестеро самых уважаемых граждан города, представители всех гильдий, и еще настоятель католического храма, чтобы не было сомнений в их свидетельстве. И один из них — отец пани Анны (тоже моя роль). Ее снимем отдельно — мне переодеться минута, прямо поверх одежды из века двадцатого, натянуть длинное и широкое платье с глухим воротом и длинными рукавами.

— Люся, ты хоть выражение лица меняй — говорит мне Анна — все ж героини твои, разных эпох.

Внизу на поле солдаты католического войска вкапывают шесть столбов. Затем выводят и привязывают к ним всех шестерых посланников, обкладывают хворостом. Хотя Валя Кунцевич (взявший на себя роль военного консультанта) утверждал, что никто бы не стал в той обстановке возиться с кострами — поставить на колени и саблей рубануть, куда проще. Расстрел — да вы что, в то время огнестрельное оружие уже было хорошо известно, но даже один выстрел из тогдашней "ручницы", это такая процедура, да и порох еще дорог.

— А с чего бы главпопу так зверствовать? Не дурак ведь — должен сообразить, что легче убаюкать обещаниями, "ну а вешать будем после".

— Так вера ведь христова. Если ему предложили на распятии клятву дать. И нарушить — свои не поймут. Да и враги у Крамера есть — после в Рим донос напишут, что допустил святотатство.

Все против городских ворот происходит, а где бы горожане возвращения послов ждать могли? И на случай, если защитники Дрогобыча вылазку сделают, строится рядом полк немецких ландскнехтов — каски с рожками, как у солдат вермахта (немецкие трофеи и есть), только в руках пики а не "шмайсеры". И важные паны на конях, и челядь, и просто зеваки, из вражьего войска.

Отец Анны кричит — все правда! Не сдавайтесь! Услышат ли его — ну, вполне могут, дистанция метров двести, и ветер оттуда. Только и без этих слов все ясно — пощады не будет никому. Если даже своего же брата-монаха не пожалели.

Если тебе больно — плакать должна не ты, а те, кто в этом виноват. Я вскидываю винтовку — не дожидаясь ничьей команды, или дозволения, и забыв, что патроны холостые, как и положено в кино. Двести метров для СВТ с оптикой не расстояние. Первым (по жизни и по сценарию) должен умереть офицер, командовавший палачами. Затем — солдаты, кто таскают хворост. Вот забегали, засуетились — но никто не сообразил укрыться, залечь, один лишь Крамер, гнида, сразу нырнул за чью-то спину.

Можно попробовать отбить приговоренных? Но воевода, командующий городским войском, отрицательно качает головой — врагов слишком много, они могут опрокинуть нас и ворваться следом в открытые ворота.

— Сейчас их будет меньше! — кричит партизанский командир — Петруха, бей!

И вступает пулемет. МГ-42 с двухсот-трехсот метров по толпе в полный рост, это убойно. Немецкие кнехты картинно валятся рядами, или разбегаются без всякого порядка, кто куда. А я бью на выбор, факельщики убиты все, вот настала очередь и важных панов на лошадях. Вот уже внизу перед воротами нет живых, кроме наших привязанных послов — и тела, очень много мертвых тел валяется вокруг. Воевода приказывает открыть ворота, и выслать конный отряд. Сейчас послы будут спасены.

Но летят от убегающего врага зажженные стрелы — Крамер про пленников не забыл. И вспыхивают шесть костров. Так что всадники из города успевают лишь, разметав хворост, отвязать от столбов уже мертвые тела. Один лишь отец пани Анны еще жив. И успевает сказать, до того как умереть:

— Они хуже дьявола. Хоть и с крестами. Не сдавайтесь — никого не пощадят.

А после, по обычаям пятнадцатого века, к воротам подъедет от осаждавших парламентер, изъявит неудовольствие, как жители Дрогобыча посмели нарушить перемирие во время переговоров (да, тогда это считалось так — ведь на стены не лезли, и ворота не ломали, и значит, стрелять не принято, ну а что послов убивали, это мелочи), и убить благородных панов Пшесвятского и Закржевского (о простых солдатах и кнехтах и речи нет). И передать, что "пан священник" Крамер своей властью отлучает город Дрогобыч от святой католической Церкви, пока не выдадите проклятых колдунов. Что есть очень серьезно — пусть большинство горожан православные, но ведь и католиков в Дрогобыче немало. И нам только бунта не хватало, а то ведь и ворота ночью откроют.

О мадонна, но как же это — ведь было, что добрые католики (а особенно, богомерзкие протестанты), приходя на чужую землю, считали еретиками всех, кто не обратится тотчас же в их веру. А русские, православные, а теперь вообще, безбожники, придя в Европу, никого не заставляют переходить в веру свою. И если Бог указал проявлять милосердие — то кто более ему угоден?

Ведь это было тогда, как я прочла книги по истории. Для поляков-католиков, православные русские были "погаными еретиками", недочеловеками, как всякие унтерменши для истинных арийцев. Вся разница лишь в том, что если не родившийся немцем, не мог им стать — то схизматик, перейдя в католичество, становился полноправным польским паном. И главный мерзавец, Крамер — символично, что он германец, а ведь живи в наше время, наверняка бы носил эсэсовский мундир. Хотя Йозеф Крамер, кто у нас был помощником коменданта Освенцима, и за это сдох препоганейше, не успев сбежать — не его ли потомок? То есть наш фильм, о войне с теми фашистами, пятьсот лет назад?