Красные камни - читать онлайн книгу. Автор: Влад Савин cтр.№ 33

А значит, чтоб историю вернуть на прежний путь, надо город спасти. Хотя командир отряда возмущался — "нас же там чуть не поубивали". А что вы хотите от людей пятнадцатого века — появись вы в таком виде в тогдашней Москве, еще неизвестно, как было бы там.

О святой Иосиф (мама миа, когда я произношу это имя, то сама уже не знаю, чей лик возникает передо мной — библейский, или с портрета на стене), все же советским, в большинстве атеистам, трудно понять людей тех далеких времен, когда неверующих в Господа нашего просто не существовало (за исключением, возможно, очень немногих ученых философов). Тогда загробная жизнь, рай и ад, спасение души были для всех живущих абсолютной реальностью — и что с того, что Врага рода человеческого никто не видел воочию, вот например, многие ли из советских видели Президента США, однако никто же не сомневается, что он существует? Оттого, "поступишь не так, как подобает, погубишь душу, и будешь вечно гореть в аду" было столь же реальным побудительным мотивом, как станет жажда богатства для протестантов — сохранивших Веру на словах, но выбросивших ее из сердца. Конечно, это страшная беда, когда у разных людей оказывается свое понимание Веры — но если цель одна, то есть надежда найти общий язык. Кстати, язык, на котором разговаривали в Дрогобыче 1494 года был старобелорусский. Который близок к современному русскому — по крайней мере, понять и объясниться можно.

Снимаем эпизод — собрание городского магистрата (или как по "магдебургскому праву" высшая власть называлась) города Дрогобыча. Обсуждают один жизненно важный вопрос — что делать с Чародеем? Поскольку стоит под стенами католическое войско, и ультиматум уже предъявлен — не выдадут еретика на суд, не станет города.

Однако "магдебургское право" исключение не знает. Воздух города делает человека свободным — подвластным лишь магистрату, и больше никому. Какое бы преступление этот человек ни совершил — судить его может лишь городской суд. Своих не выдаем никому — нарушишь этот закон один раз, и не будет больше закона. И не будет больше города Дрогобыча, живущего по Магдебургскому закону.

То есть, и выдать нельзя, и не выдать нельзя.

Но бургомистр нашел выход. И обращается к Чародею — не губи город, покинь его. Завтра в полдень, когда истечет срок ультиматума, перед тобой откроют ворота. И мы умываем руки — не будучи ответственными за твою судьбу.

И тут среди зала открывается проход в иное время, из которого появляются четверо, странного вида. Вернее, трое — один, кто из двадцать пятого века, еще похож на здешнего дворянина, а в остальных тут же узнают "демонов", которых не так давно стража ловила.

Командир, "дядя Ваня", с немецким автоматом наперевес, на ремне гранаты болтаются.

Ординарец Петруха с пулеметом МГ-42.

И я — по роли, снайперша Таня с винтовкой СВТ.

Готовые к бою — вдруг и тут начнется, "хватай демонов"? Мы не враги для жителей Дрогобыча — но и совершенно не ефремовские толстовцы. Если нас встретят войной, тогда придется положить насмерть всех в зале, кроме Чародея, ну а его под руки и в Дверь. Вот только города завтра не будет. Потому, мы пришли с миром — хотя готовы и воевать.

Однако, лица у местных не напуганные, а ошалелые. И смотрят на все на меня.

— Пани Анна?

Случай не столь уж невероятный — даже товарищ Федоров рассказывал, как в его партизанской дивизии, политрук диверсионной роты Николай Денисов оказался схожим с каким-то польским офицером (совершенно не родственником) как брат-близнец. А в будущем, я слышала, даже конкурсы двойников проводились. Ну а дочку почтенного цехового старосты города Дрогобыча, человека уважаемого и одного из богатейших здесь, все члены магистрата видели не единожды. Разговоры ходили, что она и ведет себя неподобающе благовоспитанной пани, и письма пишет неизвестно кому — но чтобы она и вместе с посланцами нечистой силы? Красные пентаграммы на шапках кто еще может носить?

Но хоть до драки в первый момент не дошло. И ученый из будущего говорит:

— На пощаду надеетесь? Зря.

И открывает на стене экран, как в кино. Если у них век двадцать пятый, то техника должна быть — слышала, какие приборы, изображение и звук записывающие, уже через пятьдесят лет научатся делать, а что-то и в руках держала, и даже пользоваться умею, ну а через пятьсот — могут вполне и голограммы, неотличимые от реальности, писать, сохранять, и передавать. И размер таких устройств, хоть с фотоаппарат "минокс", или еще меньше. Так что — не фантазия. Да ведь и фильм наш — прежде всего, про людей, ну а наука и техника лишь антуражем.

И видят все — как в одном из шатров, что на поле за городскими стенами стоят, пируют главари католической армии. И первый среди них, главный наш враг и злодей, посланец Папы, Генрих Крамер — который охотится за Чародеем, желая схватить и сжечь. Паны, что за столом сидят, недовольны, и спрашивают инквизитора:

— Вы своего еретика получите, и на костер. А нам, если город ваши условия примет, по домам идти, с вашим святым благословением? Зачем тогда сюда тащились? Мы, знаете, поиздержались. И у нас еще тысяча наемных немецких ландскнехтов — им с каких грошей платить?

— Не беспокойтесь, дети мои: усердие в защиту Веры должно быть щедро вознаграждено, так указал Господь — отвечает Крамер — и очевидно, что все, кто помогал еретику, и сочувствовал ему, также не должны избежать наказания. Если Дрогобыч сдастся, это всего лишь значит, что мы войдем в открытые ворота, нам не придется стены штурмовать, губя христианские души.

— Плевать — вставляет слово пан Ржевуцкий, самый важный из всех — зачем тогда нужны наемники? Не беда, если после штурма их останется поменьше, нам дешевле обойдется.

— Ваше право, достопочтенный пан — продолжает инквизитор — что до меня, то я претендую лишь на головы преступников, и штраф, который город Дрогобыч будет обязан уплатить Святому Престолу. После чего я удалюсь, исполнив свой долг, ну а вы вправе поступить со схизматиками по собственному усмотрению.

— Так вы, ваше священство, обещали жителям города неприкосновенность?

— Сын мой, а разве прежде я не обещал вам, что Дрогобыч будет отдан вам на разграбление на три дня? И стыдитесь — если вы решили, что слово, данное прежде добрым католикам, весит меньше, чем обещанное схизматикам.

— Отче, а как нам отличать истинных католиков от православных еретиков?

— А убивайте всех, дети мои — Бог на том свете сам узнает своих, и откроет пред ними врата рая. Я же дарую отпущение грехов всякому, участвовавшему в сем богоугодном деле.

Может быть, и антиисторично — зачем панам сжигать дотла формально польский же город? Такое было позже, в эпоху Руины, когда между католиками и православными шла война на истребление — не было тогда еще никаких "украинцев", рубеж пролегал по вере, если ты православный, то русский, если католик — то поляк. И не было уверенности, что захватив чужой город, ты его удержишь, а удержав, получишь с него налоги, экономика тогда уже была сильно разорена войной — а оттого, проще было все сжечь, всех перебить. И точно так же было в "цивилизованной" Европе — в Польше при шведском "потопе", в Германии в Тридцатилетнюю войну. Когда считается, что в германских землях было истреблено три четверти населения.