Харри помнил собственное смятение после того, как жена буквально вышвырнула его из дома и он отправился в гостиницу с одной сумкой, где лежали кое-какие вещи и туалетные принадлежности. Как же так? Ведь они с Ракелью были взрослыми людьми, реалистами, они любили друг друга, и, несмотря на все ошибки и странности, им было хорошо вместе. Так почему же она решила выкинуть все это на помойку из-за одной-единственной ошибки, из-за того, что случилось и бесследно прошло, не повлекло за собой никаких последствий для будущего кого-либо из них? Он знал Ракель: что-то не сходилось. Только сейчас он сообразил: Ракель уже давно все поняла, но ему ничего не объяснила. Та ночь обернулась самыми серьезными последствиями: Катрина родила сына от Харри, а вовсе не от Бьёрна. Когда же у нее возникли подозрения? Возможно, во время крестин, когда она увидела ребенка. Но почему Ракель ничего не сказала ему, почему носила все в себе? Это просто. Правда никому не сослужит службы, она лишь разрушит жизнь других людей, как уже разрушила жизнь самой Ракели. Легко ли смириться с тем, что мужчина, с которым она делила ложе и стол, но с которым у нее не было общих детей, завел ребенка на стороне, и этот ребенок жил в семье их друзей, и теперь им предстояло тесно общаться с ним.
Сеятель. Слова Свейна Финне с записи, сделанной возле католической церкви, последние сутки постоянно звучали в голове Харри, как бесконечное эхо, которое никак не остановится: «Потому что тот сеятель – это я». Нет, неправда. Это он, Харри, – сеятель.
Бьёрн повернул ключ в замке зажигания и автоматическим движением включил радио. Мотор завелся и добродушно зарычал на холостом ходу. Через щелку окна у пассажирского сиденья Харри услышал, как голос Рики Ли Джонса накладывается на голос Лайла Ловетта в песне «North Dakota». Машина тронулась и медленно поехала вперед. Харри смотрел ей вслед. Бьёрн не мог управлять автомобилем, не слушая музыку кантри. Это как джин и тоник. Даже когда одурманенный Харри лежал на соседнем сиденье и они ехали к Ракели. Может, это не так уж и странно. Бьёрну требовалась компания, потому что он никогда не чувствовал себя более одиноким, чем в тот день. Даже сейчас он не так одинок, подумал Харри. Он увидел это во взгляде Бьёрна, перед тем как машина скрылась из глаз. Облегчение.
Глава 50
Юхан Крон открыл глаза и бросил взгляд на часы. Пять минут седьмого. Он подумал, что ему послышалось, и уже собрался повернуться на другой бок и снова заснуть, как вдруг отчетливо различил тот же самый звук. Заливался дверной звонок на первом этаже.
– Кто это? – сонно пробормотала лежавшая рядом с ним Фрида.
«Это, – подумал Юхан Крон, – сам дьявол, который явился по мою душу».
Правда, Финне дал ему на раздумье сорок восемь часов, и срок истечет только сегодня вечером. Но в наши дни больше никто уже не звонит в дверь. Если вдруг случалось убийство и кому-то срочно требовался адвокат, Юхана всегда вызывали по телефону. Даже соседи пользовались телефоном, если им что-то было надо.
– Наверное, это по работе, – ответил он. – Спи, дорогая, я открою.
Крон на мгновение закрыл глаза и постарался дышать спокойно и глубоко. Накануне он долго не мог заснуть, просто лежал и смотрел в темноту, мусоля одну и ту же мысль: как ему остановить Свейна Финне?
И он, великий тактик судебных заседаний, не мог найти ответа. Поспособствовав тому, чтобы Финне остался наедине с Алисой, Юхан автоматически сделается соучастником преступления. А если Крон будет виновен, то на руках у Финне окажется больше козырей, и тогда этот мерзавец не упустит случая выдвинуть новые требования. Да и вообще это аморально, ужасно само по себе как для Алисы, так и для него. Если только, конечно, ему не удастся каким-то образом уговорить Алису согласиться на секс с Финне, чтобы все произошло добровольно. Но возможно ли это? И что в таком случае он должен пообещать Алисе? Нет-нет, разумеется, это невозможно, настолько же невозможно, как и вариант, спонтанно предложенный Фридой при обсуждении фиктивного дела: нанять киллера, чтобы тот разобрался с Финне!
Не лучше ли ему признаться в своем грехе Фриде? Чистосердечное признание. Наказание. Искупление. Подобная мысль сулила облегчение. Но лишь ненадолго: короткий свежий порыв ветра под жарким солнцем пустыни, а потом все тот же горизонт безнадежности вдали. Жена уйдет от него, Юхан знал это наверняка. Партнерство в адвокатском бюро, победы в суде, портреты на первых полосах газет, слава, восторженные взгляды, праздники, женщины, приглашения – к черту все это. Фрида и дети – вот все, что у него было, все, чем он всегда обладал. И когда Фрида останется одна, когда уже больше не будет принадлежать ему, тогда, как довольно прозрачно намекнул Свейн Финне, она превратится в свободную добычу и этот мерзавец захочет ее заполучить. Если взглянуть на дело под таким углом, то Юхан просто обязан позаботиться о том, чтобы Фрида не ушла от него, ради ее же собственной безопасности. А это, в свою очередь, означает, что он должен пожертвовать Алисой, но тогда… ох, чертов гордиев узел! Ему необходим меч, чтобы разрубить все единым махом. Но никакого меча у него сроду не было, только ручка и умение молоть языком.
Крон вытащил ноги из-под одеяла и засунул их в тапки.
– Я сейчас вернусь, – пообещал он – не только Фриде, но и себе самому.
Юхан спустился по лестнице и прошел по коридору к дубовой двери.
Крон знал, что, когда дверь откроется, у него должен быть готов ответ Свейну Финне.
Я скажу «нет», решил Юхан Крон. И он застрелит меня. Ну и пусть.
Однако потом он вспомнил, что Финне пользуется ножом, и передумал.
Нож.
Этот подонок резал своих жертв.
К тому же он их не убивал, только калечил. Как противопехотная мина, которая наносит увечья до конца жизни; и жертвы должны прожить эту жизнь, хотя предпочли бы смерть. На террасе Финне сознался в изнасиловании девушки из Хюсебю. Дочери епископа. Это что, скрытая угроза его детям? Финне ничем не рисковал, сознаваясь в этом преступлении. Не только потому, что Крон был его адвокатом, но и потому, что срок давности уже истек. Крон не припоминал такого дела об изнасиловании, но он помнил епископа Бора, а тот, поговаривали, умер от горя, потому что его дочь утопилась в водопаде. Должен ли он позволять терроризировать себя человеку, цель жизни которого – портить жизни других? Юхану Крону всегда удавалось найти правовые, моральные, а иногда даже эмоциональные основания, чтобы зубами и когтями биться за своих клиентов. Но сейчас он сдался. Он просто-напросто ненавидел человека, стоявшего по другую сторону двери. Он всеми фибрами своей души желал, чтобы вредитель и разрушитель Свейн Финне как можно скорее умер, причем желательно мучительной смертью. Даже если Финне при этом потянет за собой в пропасть и его самого.
– Нет, – пробормотал Юхан Крон. – Я отвечу: «Нет, придурок чертовский!»
Он задумался, как правильно сказать – «чертов» или «чертовский», – и открыл дверь.
Крон безмолвно стоял и смотрел на человека перед собой. Тот тоже оглядывал его с ног до головы. Крон ощутил, как холодный утренний воздух покалывает его обнаженное худое тело, и вспомнил, что не надел халат: он был в одних трусах, которые Фрида дарила ему на каждое Рождество, и в тапках, подаренных детьми. Крону пришлось прокашляться, чтобы выговорить: