Лучник смотрел на мой потолок, я — на его спину, и не знаю, о чем размышлял он, а я думала о том, какая же я ду-у-ра-а-а.
Всемилостивая Бригита, ну он же большой мальчик! Ему не двенадцать, и даже не девятнадцать, ему двадцать пять. У него есть личная жизнь. Он наемник треть этой жизни. Почему я решила, что он сам не может определить, какие раны опасны для него, а какие нет? Решила Шела, что умнее всех — так получай. Мне было дико неловко. Как будто я в чужую спальню вломилась и под одеяло нос сунула, да не по целительской надобности, а из праздного любопытства.
Длинные царапины. Четыре с одной стороны, три с другой. Слишком глубокие, чтобы быть оставленными ногтями человеческой женщины.
А еще было обидно. Я не ожидала, что это будет настолько обидно. Я вообще не ожидала, что это будет. Только вчера, на гуляниях, я поняла, что мне нравится Кайден, да не поняла, насколько.
И теперь, когда красные борозды от лопаток к ребрам на мужской спине поведали мне, где недавно был мой лучник и чем он там занимался, собственная боль, и обида, и недоумение стали для меня неожиданностью. И приятного в ней было мало.
А ведь придется еще и расспросить его кое-о-чем…
Бригита, покровительница лекарей, за что мне это?
— И кто это был? — стараясь, чтобы голос звучал как можно более безразлично и даже чуть насмешливо, спросила я.
Кайден перестал пялиться в потолок, и развернулся ко мне. Лицо его из недовольного стало агрессивным.
— А с какой стати я должен отчитываться? — нехорошо прищурившись, поинтересовался он. — Ты мне что, мамочка, чтобы моих подруг считать? Или, может, в школе это под запретом, а я и не знал?
Я сложила руки на груди и надела на лицо выражение «многомудрая целительница знает, что пациент неправ, но великодушно позволяет ему высказаться». А когда яростный порыв лучника выдохся, иронично уточнила:
— Все сказал? А теперь послушай меня, — набрала в грудь побольше воздуха и начала перечислять. — У спригганов ядовитые когти, дриада, если обитает в стволе дерева с ядовитым соком, несет его яд на своей коже, паутинники — один из которых, кстати, убил наставника Йохана — сами по себе не ядовиты, но в местах, где они живут обычно полно едкого секрета их спутников — пауков, на всех растениях, и если ты повалялся там спиной… Водяницы и русалки тоже сами по себе ядовитых когтей не имеют, но, ради всемилостивой Бригитты, Кайден. Они же живут в воде! У них и без яда под ногтями чего только не отыщется! Некоторые фейри смазывают ногти трупным ядом, как того требуют их традиции, а другие просто ядовиты для человека по своей природе…
У меня закончился воздух в легких и вместе с ним закончились примеры и терпение. Уговаривай его, как маленького. Он развлекается, а заботится о последствиях его удовольствий должна я! Потому закончила я несколько жестче, чем собиралась:
— Итак, кто это был?
Кайден смутился. Нет, не буду врать, что он покраснел — но вид у него определенно сделался пристыженный.
— Сильфида, — неохотно сознался он.
А я почувствовала, как у меня сердце от неожиданности пропустило удар. Да быть того не может!
— Это какая сильфида? — безразличным тоном спросила я, отходя от усмиренного подопечного к рабочему столу, и собирая на поднос все, что мне понадобится. Мне было жизненно необходимо разорвать расстояние.
— Из березовой рощи, — отозвался лучник, пытаясь изогнуться и рассмотреть свою спину. Потом взглянул на меня. — Это важно?
— Нет. Но дополнительно обеззараживать твои царапины не понадобится — достаточно простого промывания, — утешила я Кайдена, поманив его к себе.
Это потрясающе! Из всех сильфид Брейдена он напоролся именно на мою прабабку!
Я держала лицо. Промывала корпией, смоченной в отваре ромашки, царапины на широкой сильной спине, обрабатывала их заживляющей мазью и отчаянно старалась не разреветься.
Дура ты, Шела, дура.
До двадцати годочков дожила, не влюбляясь — и на тебе, сподобилась! Поздравляю.
Терпи уж теперь, уговаривала я саму себя, ловко помогая Кайдену одеться и не смазать лечебное снадобье со спины. Терпи! Вот выставишь лучника за порог комнаты — там можно будет и нареветься, а пока терпи, Шела. Держи лицо.
Кайден ушел сразу же, совершенно очевидно раздосадованный всей ситуацией. Он только в дверях помедлил немного, будто собирался что-то сказать. И даже сказал — сообщил, что пойдет стрелять на поляну. Но у меня осталось четкое ощущение, что истинно крутившегося у него на языке я не услышала.
Стоило двери за ним закрыться — и я почувствовала, как медленно отпускает мое лицо застывшая иронично-дружелюбная маска. Вместо того, чтобы выкинуть окровавленную корпию, вылить отвар, сполоснуть плошку, я без сил опустилась на кровать и схватилась за голову. В прямом смысле — сжала виски ладонями и зажмурилась. Глаза под веками щипало. От обиды, от досады, от злости. На Кайдена, на себя, на бабку.
У-у-у, карга старая! Почему у всех бабки как бабки — пекут гостинцы, вяжут шарфы, всеми силами пытаются пристроить внуков и внучек «в хорошие руки» — а у меня такая, что и сама этими в эти «хорошие руки» не прочь упасть. Да она Вирш помнит еще селом на пять домов, а все туда же — со школярами резвиться!
Реветь прямо сейчас я передумала. Подскочила и решительно направилась в березовую рощу, еще не до конца понимая, какие именно претензии предъявлю родственнице, но точно зная, что выяснить отношения хоть с кем-нибудь мне сейчас просто жизненно необходимо.
— …Как ты могла?!
— Дорогая, но я же не знала, что это твой мужчина! — Лавена на мою эмоциональную, но малосвязную речь только удивленно вскинула брови.
— Он не мой! Но ты все равно не должна была его… того… этого… не должна была!
За моим беганьем по кругу и трагическим вырыванием волос на голове, сильфида наблюдала с живым интересом и задумчиво подытожила:
— Как у вас, у людей, все сложно…
Я обессиленно привалилась к шершавому березовому стволу, запрокинув голову и разглядывая трепещущие резные листья. «Ш-шела, ш-шела…» — шептал проносившийся в них ветер. Мою маму звали Шиль, а бабушку Шарлеза, уж не обошлось ли и тут без прабабки, бдящей, чтобы не позабыли лесное наследие?
— Ну и что мне теперь делать? — беспомощно спросила я у тонких ветвей.
— Рассказать ему? — невозмутимо предположила сильфида.
— О том, что он кувыркался с моей прабабкой?!
— Вообще-то я имела в виду твои чувства. Но так даже интереснее… Я бы с удовольствием посмотрела.
Я метнула в язву гневный взгляд, искренне жалея, что под рукой нет ничего потяжелее. Если бабушке можно соблазнять моего… лучника! То и мне можно кидаться вещами в бабушку! Должна же в этом мире быть хоть какая-то справедливость?
Справедливость в виде березового листочка, медленно спланировала на белую макушку, да так там и осталась, украсив очаровательный художественный беспорядок.