– Через минуту вы заснёте и будете обезглавлены. Операцию проведём при помощи оборудования, которое люди Гепарда украли из мобильного клинического центра FEO. Ординатор хирургии был убеждён нашими… хм… аргументами, и прибыл сюда с целой группой, – иронично улыбается Ковац.
– Вы отдаёте себе отчёт, что мой мозг нестабилен? – беспокойство трещит в инфоре, как песок. – Трансфер был прерван. Часть памяти уничтожена или всё ещё принадлежит Карлу Масному.
– Решение уже принято, – доктор склоняется надо мной. – Глядя на ваше состояние, странно было бы не иметь сомнений, но с Комендантом не спорят. К тому же вы опытный колыбельщик, «копия от копии, эхо от эха, тень от тени человека».
– Ронштайн выслал в эфир мои мысли? Как осмотрительно!
– Он использует самые простые методы передачи информации, – Ковац растерянно улыбается. – Прошу помнить, что после пробуждения вы будете также располагать полуфабрикатами воспоминаний Сигур. Из компиляции миллионов S-файлов была создана модель огромной территории, на которой обозначены объекты, важные для миссии. Дирекс помнит, где находятся запасы воды и питания, убежища с боеприпасами, лекарствами, сменными запчастями и элементами брони.
– VoidWorks выполнил бо́льшую часть проекта, так что вполне возможно, я доберусь до цели благодаря работе моих людей.
– Комендант утверждает, что от того, доберётесь ли вы до Сигарда и дальше, к центру управления Саранчи, зависит наше существование. В противном случае исчезнет даже тот ад, который нас окружает, и не останется ничего. Я понятия не имею, как, пусть даже в боевом теле, вы выполните задание без поддержки, но прошу в критический момент довериться вспомогательному мозгу.
Я всё больше думаю о Сигур. Верю в инстинкт хищника, который лежит где-то далеко за границей добра и зла. Лишь появление оператора, воплощённого в дирекса человека, кладёт на него бремя морального выбора. Даже если это выбор, который делает третье лицо, вне поля зрения кольца обзора, в разваливающемся мире.
– Как самочувствие? – вдруг спрашивает Кесслер. – Вы готовы?
– Всё в порядке. Можете начинать свой магический ритуал.
– Я удивлён вашей отваге, господин Элиас. Ничто в этом мире не заставило бы меня согласиться на имплантацию мозга, а поверьте мне, я не трус.
– Даже к смерти можно в конце концов привыкнуть. У меня задание, которое нужно выполнить: я должен найти детей и провести кого-то через пустыню, – я чувствую, как подобие моего тела пылает. – Поторопитесь, я могу не дожить до операции.
Меня снова везут на скрипучей каталке. Мы направляемся в подземные убежища, куда чуть раньше прибыла платформа с телом Сигур. К этой части лагерного комплекса нет доступа ни у гражданских, ни у заключённых. Её хорошо охраняют. Мы проходим несколько караулов и массивных дверей. Стражники приветствуют Кесслера, который шагает рядом со мной с напряжённым выражением лица. Камера регистрирует жест Гепарда – он поднимает ладонь, чтобы приветствовать меня, но отказывается от этой идеи на полпути. Рука касается сигареты, торчащей в уголке губ.
Я смотрю на него с любопытством ребёнка, оглядываю всё так жадно, как будто бы только мгновение назад пришёл в этот мир. Хочу запомнить как можно больше, до конца использовать отупевшие чувства и память. Тренируюсь как рекордсмен, чтобы не подвести в самый ответственный момент. Я не чувствую почти ничего, когда думаю о детях и Вивьен, но полагаю, что это пройдёт и я доберусь к цели, подталкиваемый надеждой на встречу с ними. И хоть я умер давно, возле побережья Соммос, но лишь сейчас придаю смысл той жизни.
Врачи и техники перекладывают меня на стол и копаются возле змеек искусственного сердца. Новые жидкости начинают кружить в пластиковой системе кровообращения. Вдали я вижу огромную капсулу, в которой лежит боевое тело, прикрытое хирургической палаткой. Наверное, ему уже делают кесарево сечение и открывают лоно, в которое после гормонального полоскания поместят мой мозг. Я вспоминаю лица людей, которых встречал в прошлом, названия городов и улиц, горных вершин и рек, транспортных средств и электронных гаджетов. Цифры, фигуры и математические заклинания – всё расплывается в пустоте, но помогает не заснуть.
«Не сейчас», – думаю я сонно.
– Меня зовут Эрнст Саливан, – я буду руководить операцией, – профессор с пирсингом на лице наклоняется над операционным столом. – Пожалуйста, расслабьтесь и думайте о чём-то приятном. Через мгновение вы заснёте, а мы о вас позаботимся настолько хорошо, насколько сможем.
– Я не могу заснуть, – через инфор доходит только шум помех, – я ещё не всех назвал… я не могу вспомнить…
Я слышу его…
– Пожалуйста, посчитайте обратно от десяти до нуля.
… его голос.
… десять, восемь, семь, пять…
С самого детства к нему приходил один и тот же сон, который заставлял его чувствовать себя исключительным. Францишеку Элиасу снилось, что он оказался на краю пустыни, там, где первые барханы тянутся своими языками к камням. Он долго смотрит на горизонт, закрытый туманами пыли. Потом закрывает глаза, его веки словно литые из стали, он чувствует смертельную усталость и неумолимо валится набок, всё ниже и ниже. А когда всё же падает, разбивается о камень, как скульптура из хрупкого материала: ноги, руки, корпус и голова – всё лежит отдельно, покрытое пустынной пылью, которая въедается в искривления и щёлки. Ветер дует всё сильнее и навевает всё больше песка, а тело теряет форму под холодными частичками. Его охватывает небытие, которое пришло из-за невиданного горизонта и принесло желанное облегчение. Францишек Элиас всегда видит сны о своём предназначении, он поднимается с земли, воскресает. Вот человек, который сходит с креста человеческих страхов, лишает себя языка и чувств, срывает с головы тернистую корону ненависти и становится нашим спасителем. Ecce homo.
Начинайте операцию.
V. Роза победы
1. Любовь – это путь
Сигур не понимает людей, их ценностей и мотивов действий, потому ей остаётся только любовь. Она не понимала их ни в инкубаторе, задавая сотни вопросов мединженерам, ни сейчас, чувствуя под ногами тела, надгрызенные вампирами. Она так отчаянно любит людей лишь для того, чтобы оставаться им верной: она любит их за безумие генов, отправку в будущее следующих поколений, за усилия, которые совершают их тёмные сознания, чтобы соединиться с миром, за неисчерпаемые амбиции и волю. А больше всего за филогенетическую память предков и собственную идентичность, которая опирается на противоречия. Сигур надеется, что, когда Земля пробудится от прикосновения Бога, на краткий миг она станет человеком.
(Откуда, чёрт возьми, берутся такие мысли?)
Она наблюдает за окружением из-за завесы метаматериалов и фотонных кристаллов. Высматривает врага через мобильное «Кватро», которое ползёт по улице и стенам домов. В тени небоскрёбов Женевского проспекта видит себя – быстро движущийся туманный силуэт. Она обходит остовы машин и останки, перекрученные как лианы, выжженные взрывами кассетных бомб, наполненных белым фосфором. Обугленные трупы людей, которых гасили водой с гидрантов, что только поддерживает, а не тушит огонь. Тела и черепа, продырявленные ослепляющими снарядами. Куски жареного белка под корпусами машин.