Под русским знаменем - читать онлайн книгу. Автор: Александр Красницкий cтр.№ 105

Его окружили товарищи, жали ему руки, сам фельдфебель его сказал, что доложит о новой песне командиру...

Рождественцев отошёл никем не замеченный. О как дороги ему были эти простые сердцем люди, эти не показные, а настоящие герои, даже в величайших подвигах своего духа не видевшие ничего особенного, кроме своей обязанности до последнего вздоха исполнять долг перед Родиной.

«Как было бы интересно посмотреть на европейских солдат в такие минуты, — думал Рождественцев, теперь уже спешно шагая к своему батальону, — французов, немцев, англичан, австрияков... Как у них... У них бы в трубы трубили, в колокола звонили, а у нас — одна солдатская песня, да и то без малейшего признака бахвальства, просто рассказ о событиях... Нет... Свята эта простота, уже одна она — величайшее геройство. Вряд ли где, кроме Руси, есть способные на неё».

И чем дольше он думал, тем всё более росло в его душе чувство искреннего восторга и изумления перед этими людьми, перед этими русскими чудо-богатырями...

На своём биваке утомлённый ходьбой Рождественцев заснул очень скоро и проснулся только-только к расчёту. Лежать в секрете было всегда одним из самых труднейших дел на войне. Требовались ничем невозмутимые хладнокровие и решительность. В секрете необходимо было едва не под землёй видеть и слышать, и о том, что делалось над землёй, знать было необходимо. Получив пароль и ответ, Рождественцев вышел вслед за разводящим вместе с небольшой группой своих товарищей. Залечь в секрете с ним должен был Симагин; правее располагался в секрете Савчук с солдатом из своего отделения. Далее раскинулись секреты из солдат той же роты. Ночь была не совсем тёмная, прикрытая набегавшими то и дело тучками; луна разливала по округе желтоватый полусвет. Издали тени казались одним целым со всем тем, от чего они падали; всё таким образом выросло вдруг, стало внушительнее; чтобы разглядеть нечто впереди, нужно было сильно напрягать зрение.

Секретных бесшумно выпустили за цепь часовых. Солдаты, перекрестившись, простились с товарищами и тихо поползли вперёд к заранее намеченным ямам, в коих они должны были лежать, зорко вглядываясь в сумрак ночи, густой пеленой разостлавшейся перед ними.

Секрет Рождественцева и Симагина выдался далеко вперёд. Тут приходилось удвоить свою бдительность. Впереди могли быть тоже секреты — турецкие. Кто мог знать, что крылось в этой темноте! Сергей лежал, то и дело приподнимая голову. Чего только ему ни мерещилось! Нервы опять напряглись до крайней степени. После знойных дней не убранные турками тела начали разлагаться, и в воздухе явно чувствовалось уже трупное зловоние. На нервы также действовало немало и то, что всюду вокруг секрета валялись застывшие мертвецы. Ещё днём ужасен был их вид, ночью же впечатление усиливалось, воображение разыгрывалось и рисовало совсем уже сверхъестественные ужасы.

Более часа лежали в секрете Сергей Рождественцев и Симагин. Всё было тихо. Вдруг Симагин насторожился...

— Барин, слышишь? — шепнул он.

Сергей кивнул ему в ответ и чуть приподнял голову, сжимая ствол ружья. Как раз в это мгновение луна выглянула из-за туч, и довольно яркий свет озарил округу.

— Господи Боже мой! — чуть не во всю силу вскрикнул Симагин. — С нами святой крест!

Невольно задрожал и далеко не суеверный Рождественцев. Прямо на них, озарённое лучами луны, двигалось какое-то чудовище. Сергей ясно видел две головы и четыре руки. Туловище чудовища было необыкновенно велико: словно сложили двоих человек вместе, чтобы составить одну эту страшную фигуру. Свет луны ещё придавал двигавшейся массе уродливые очертания. Казалось, на солдат двигалось нечто бесформенное, нечеловеческое...

— Палить, что ли? — зашептал лихорадочно Симагин.

— Тс-с! — остановил его Рождественцев, до слуха которого донеслись какие-то нечленораздельные звуки, как будто стон, храп, пыхтение. — Ползи, Степан, к соседям, к Савчуку, скажи там...

— А ты?..

— Я «это» приму... Живо...

Через мгновение Рождественцев остался один; чудовище всё двигалось и надвигалось...

— Господ... помог!.. — ясно донеслось здесь до слуха Сергея.

«Наш там! Что такое?.. — вздрогнул он и, вылезши из ямы, быстро пополз вперёд, при этом громко шептал: — Кто здесь?..

— Не трожь, не пали! — раздался хриплый голос. — Свои...

Теперь Рождественцев понял, в чём дело...

То, что издали и в темноте казалось безобразным чудовищем, был Мягков, тащивший на спине какого-то товарища!

— Ложись! — крикнул Сергей, но и без его окрика обессилевший солдат вместе с ношей рухнул на землю.

Рождественцев подполз к ним.

— Николя, вы? — шёпотом спросил он.

— Я... я... Никак это вы, Серёжа? Бог вас послал! — послышался прерывистый ответ.

— А кто с тобой? — спросил Сергей, сердце которого трепетно забилось. — Кого ты притащил?

— А дядю Степана... только он, кажется, сейчас уже померши...

Сергей схватил за руку принесённого Мягковым товарища. Руки были ещё тёплые. Тогда он повернул к свету голову Фирсова; лицо было спокойно, улыбка ещё играла на полуоткрытых губах, но глаза смотрели не мигая... Фирсов был мёртв.

— Всё дядя Степан улыбался, а тут, как к своим подойти, взял да и помер, — рассказывал Мягков. — Всё молитвы да «Спаси, Господи, люди твоя» читал...

Сергею хотелось плакать, рыдать, но он быстро подавил своё волнение.

— Зачем вы его, Коля, тащили? — спросил он.

— А как же! Мы целый день в канавке пролежали. Вот мука-то, Серёженька, была!.. Пить хочется, а боялись... Степана-то Иваныча в грудь и в голову пуля хватила, а меня — в плечо... Говядину малость попортила, кость, похоже, расщепила — рукой не действую... да ещё маленько оглушили в рукопашной... Так и лежали... А ночь пришла, поползли... Тут дядя Степан помирать собрался... Я его на спину и взвалил...

Послышались шорох и шёпот; подползли Савчук и Симагин.

— И что ты, дурья голова, мёртвого-то волок? — накинулся на солдата Савчук.

— Жалко бросить... Свой ведь... Перед смертью, Василий Андреевич, вам поклон он наказывал да Сергею Васильевичу...

Савчук принялся шёпотом распекать Мягкова:

— Вот погоди! Достанется тебе от Егора Кириллыча. Панов-то у нас за фельдфебеля, он тебя — на хлеб да на воду...

Но в голосе строгого хохла слышались не досада, не злость, а дрожали нотки душевного умиления.

— Ну ползи в цепь, — шепнул он.

Мягков не двинулся.

— Чего ещё? — окрысился на него Савчук.

— А дядя Степан-то? Дозвольте, как-нибудь доволоку...

— Пшёл, родимый! И без тебя покойника уберут... — вдруг всхлипнул Савчук и, чтобы скрыть это всхлипывание, ткнул ни с того ни с сего Мягкова в спину.