Преданный и проданный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Павленок cтр.№ 36

— Вам очень пойдёт мундир... очень... — Елизавета окинула многоопытным оком богатыря с пышной шевелюрой. — Вы в гвардии?

— Так точно, рядовой конногвардейского полка.

— Жалую вас капралом. — Елизавета снова протянула руку для поцелуя и совсем неожиданно спросила: — Парик где заказывали — в Амстердаме?

— Никак нет, — выпрямился Григорий. — Матушка наградила.

— О! — изумлённо протянула Елизавета и, поднявшись на цыпочки, запустила руку в шевелюру Григорию. — И в самом деле свои. Удачи вам, господин капрал.

— Рад служить, Ваше Величество, вам и Отчизне, — отчеканил Григорий.

Пёстрой мозаикой мелькнули перед глазами лица придворных, и возник перед Потёмкиным снова лик Екатерины, засветилось желтоватое, поклёванное оспой лицо Петра. Он резко сунул Григорию ладонь:

— Поздравляю, капрал. Пудете слушить исправно, возьму в голштинскую гвардию. — Не ожидая ответа, заспешил дальше.

Екатерина задержалась, протянула руку для поцелуя, Потёмкин бережно принял её, осторожно приложился губами, так же бережно отпустил. Взгляд Екатерины был весел и приветлив, она, мило и неторопливо выговаривая русские слова, сказала:

— И я поздравляю вас, хотя не люблю солдатчины... Фи! Сапоги, марши, команды... Вы в самом деле хотите стать фельдмаршалом?

— Если не сделаюсь архиереем, — отшутился Григорий.

— Отчего же так? — не приняла шутки Екатерина. — Монах и солдат — это разные концы палки.

— Концы разные, а палка одна. Хоть тем концом, хоть этим, а служить народу, и навек. — Слушая Потёмкина, трудно было понять, в шутку или всерьёз изрекает он свои афоризмы.

Екатерина на сей раз приняла правила игры и ответила:

— Только мундир вам больше пойдёт, чем сутана.

— Российский, но не голштинский.

— Ах, вот чего вы боитесь! — засмеялась Екатерина.

Пётр, вернувшись, протянул Екатерине руку:

— Идём, Като, императрица зовёт.

Потёмкин глядел вслед Екатерине — раздалась в плечах, погрузнела, шагает осторожно, не спеша.

От зоркого глаза Елизаветы не укрылась остановка невестки возле представительного капрала. Она выговорила Екатерине:

— Шли бы вы с Петрушей к себе. Ты сейчас не в той поре, чтобы долго топтаться.

— Наоборот, матушка, доктор говорит...

— Врут всё они... По их советам в прежний раз жила, до чего допрыгалась? Мне нужны не выкидыши твои, а наследник. Наследника роди, — возвысила голос Елизавета.

Пётр Иванович Шувалов, граф, один из наиболее приближённых к Елизавете вельмож, и его супруга Мавра Григорьевна, страшилище и злой дух двора, вместе с акушеркой фон Дершарт, пожилой и аккуратной матроной в белом чепце и переднике, привели охающую Екатерину в полупустую комнату в Летнем дворце. Идя к кровати, требовательная к чистоте Екатерина мазнула пальцем по крышке стола и сняла толстый слой пыли. Но сказать что-либо по этому поводу не успела — прострельная боль вызвала крик.

Шувалов шаркнул ножкой и с мрачным выражением словно вырубленного из камня лица — вот уж свёл Бог парочку, его и жену! — произнёс:

— Желаю вашему императорскому высочеству лёгких родов, к вящей радости её величества и в утеху великому князю. Дай Бог наследника престола. — С тем и удалился.

— Ложитесь, ваше высочество, здесь, — предложила Дершарт, подводя Екатерину к кровати, стоящей посреди комнаты.

— Нет, нет, любезная, подушки надо перенести сюда. Роженица должна лежать головой к закату.

— Найн, — запротестовала немка. — Здесь ужасный сквозняк. Видите, две двери напротив, а третья в ногах.

— Голубушка, ежели лечь плодом к восходу, младенец, что мотылёк, на свет выпорхнет. — Грубо оттолкнув акушерку, Шувалова уложила Екатерину, как хотела.

Та, закусив губу, стонала, а потом, не выдержав суеты, крикнула:

— Пустите же лечь!..

— А ты не кричи, голубушка, не лютуй, а то наследник, не дай Боже, с изъяном будет... Добротой Бог наделяет в час рождения, от матери берёт и дитяти передаёт.

Глядя на Мавру, можно было предположить, что Богу нечего было передавать от матери при её рождении. Екатерина с тоской смотрела на голые стены, обтянутую чехлом люстру, три настенных бра, тоже накрытых на зиму белыми кульками.

Потолок вдруг сорвался и пошёл кругом. Екатерина немо, по-животному, закричала и закрыла глаза.

Сознание мерцало: то пропадало, то появлялось. Наяву ли, в воображении, она увидела склонённые над собой лица — безобразный и сердитый лик Мавры и добродушное лицо акушерки.

— Ты ори, не стесняй себя, родится наследник — воителем будет...

— Дышите глубже, ваше высочество...

На миг — было, не было? — явился лик Елизаветы. Приблизившись, крикнула:

— Наследника, слышь, наследника! — И исчезла.

В тумане проплыла бледная плошка, испятнанная оспинами, два больших водянистых глаза. Князь, по обыкновению, кривлялся, высунул язык. Нет, это не Пётр, и никакая не плошка, кто-то пронёс чепец из ткани в горошину и с алыми ленточками по краям... Почудилось или было — сквозь мглу проступило лицо Сергея...

— О, Серж, мне больно, дай твою руку...

Но Серж молчал, потом растворился в воздухе. Дершарт спросила:

— Вы что-то сказали, милочка?

— Нет, нет... — Екатерина осмотрелась — больше в комнате никого не было. Потолок, стены, большое зеркало в оправе — всё поплыло. Накатила боль, и Екатерина закричала, уже не сдерживаясь.

Акушерка, приподняв её, сказала:

— А теперь, девочка, идём на пол, кажется, началось... Боже, какая грязь, какая пыль. Сюда, сюда, на простынь... Пусть будет мотылёк...

Екатерина, закрыв глаза, вертела головой и стонала.

За дверью кто-то спросил:

— На сколько персон накрывать?

Ему раздражённо ответили:

— На сколько, на сколько, чай, как всегда. Спрашиваешь, дурак, мать твою...

— Завсегда так, — отозвался плаксивый голос. — «Мать твою» да «мать твою», а мне потом по морде...

— Утихни, а то счас...

Коловращение стен и потолка остановилось, всё стало меркнуть. Вот оно!..

— А-а-а!..

Акушерка держала за ножки ребёнка и шлёпала его по попке. Малыш довольно громко пискнул. Дершарт просияла:

— Мальтшик, крикун, слава Богу... Пойду порадую. — Окинув младенца пелёнкой, она выбежала из комнаты, забыв притворить дверь.

Порыв ветра, влетев, поднял пыль, растрепал оконные шторы, подхватил угол простыни, на которой лежала роженица, и прикрыл наготу, затем, хлопнув створкой, улетел дальше, вторя свистом пению флейты.