Преданный и проданный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Павленок cтр.№ 32

— Никто, сестрица, никто...

— Врёшь.

— Клянусь Богом и детьми моими.

— Да ты уж плодовита... Вот Катерине Бог деток не даёт семь годов, почитай... Пункт второй плохо наблюдаешь.

С оправданий и причитаний Чоглокова перешла на деловой тон и сказала без всякого почтения:

— От наблюдений детей не бывает. Я уж глаз не свожу, а что толку? Воля ваша, сестрица, делайте со мной что хотите, да только скажу вам правду...

— Говори.

— Его императорское высочество велик по титулу, да ничтожен по достоинствам мужским. Разве я не вижу, как она старается быть и завлекательной и ласковой, а он даже попытки не делает.

Елизавета, опершись подбородком о кулак, тяжко вздохнула и произнесла:

— Вот и доктора говорят, что немощен. Может, Лизка отвлекает Петрушу?

— Лизку трогать не надо, матушка. Мужики-то, вон и мой кобель, говорят: ежели об Лизку пень потереть — и у него сучок вырастет. Авось разовьёт его императорское величество. Она-то, сказывают, тоже от него к другим бегает. Раззадорит, а дальше пшик... Вот она и добирает на стороне.

— А не станет так, что яичко снесёт, а на нашего Петушка спишут?..

— А я, сестрица, предупредила Лизку, что, мол, ежели замахнётся на что, мигом в прядильню али в монастырь, ты уж прости, но я ради крепости престола.

— Ну и мудра ты, сестрица... Так кто вчерась под окнами шастал?

— Под окнами? Так бы и спросила. Граф Салтыков.

— Это который?

— Серёжка.

— Серёжка? Мужик видный, за таким любая побежит. — Елизавета задумалась, потом добавила: — И род старинный.

Мария Симоновна пытливо всмотрелась в лицо державной сестрицы и пожевала губами, явно собираясь с духом, помедлив, решилась:

— Сестрица, может, дать послабление некоторое Екатерине, а то ведь зачахнет под надзором моим. Скажем, пусть бы на охоту ездила, она страсть как к этому делу привержена... Ну, там, игры с фрейлинами... Ещё верхи носится, как казак.

— Ох, мудра ты, Симоновна, ох, мудра, — рассмеялась Елизавета.

— Так ведь наследник нужен...

— Ещё чего придумала. — Елизавета оглянулась. — Про такое вслух не говорят... Иди, с Богом. Да уж не будь так строга к воспитаннице своей.

— Поняла, матушка, поняла, — обрадованно закивала головой Чоглокова.

— Иди, иди, понятливая... Скажи там кому, чтоб к обеду кликнули канцлера Алексея Петровича Бестужева.

Его императорское высочество воспылал страстью к дрессировке собак. Для этого были отведены два покоя рядом со спальней Петра. Дверь между ними выломали, проем разделали пошире. Пётр стоял у стены и кидал палку через проем.

— Апорт!

Собака более или менее проворно бежала, возвращала палку хозяину. Он бросал её снова и кричал по-немецки:

— Нох айн маль! Ещё раз!

Собака, ждавшая привычного «апорт», с недоумением смотрела на дрессировщика.

— Нох айн маль!

Безрезультатно. Кнут раз за разом опоясывал тело собаки, она кричала, стонала, вопила, но великий князь был неумолим. Устав бить непокорного пса, он отводил его к своре, брал другого и выводил на исходную позицию. Всё повторялось: «апорт», «нох айн маль», порка. Кнут безжалостно рвал тела гончих, шпицев, терьеров. Остальные, взятые на сворки и привязанные к крючьям, вбитым в стены прямо через штофные обои, ждали своей очереди и скулили, метались, рвались.

Екатерина, откинувшись от книги, вслушалась в собачий визг. Он вроде бы утих. Начала читать, визг повторился ещё громче. Она закрыла ладонями уши и начала говорить текст вслух:

— ...Необходимы вельможи, но вовсе не трудом своим снабжаются они. Необходимы прежде всего земледельцы: от их трудов хлеб, а от него начала всех благ — хлеб на литургии в бескровную жертву приносится Богу и в тело Христово обращается... — Собачий визг не умолкал. Екатерина возвышает голос, повторяя: — В бескровную жертву приносится Богу и в тело Христово... О майн гот, я изнемогаю... и в тело Христово…

Пронзительный и исступлённый, полный отчаяния и беспомощности визг проникает сквозь ладони. Екатерина дёргает сонетку, входит Василий Шкурин.

— Василий Григорьевич, что за шум?

— Их императорское высочество изволят заниматься дрессировкой псов.

— Где?

— У себя-с в апартаментах.

Она, разозлённая, влетела в покои князя, когда он предавал экзекуции болонку: взяв её за хвостик и задние лапки, порол арапником. Та уже не визжала, а исходила жалобной и тонкой мольбой.

— Ваше высочество, герр Питер...

Но он не слушал и говорил своё:

— Вы посмотрите, Като. — Поставив собачку на пол, кинул палку. — Апорт!

Псинка кинулась вдогонку и приволокла палку.

— Видели? А теперь. — Он кинул палку и приказал: — Нох айн маль! — Собачка перебирала лапками и недоумённо поглядывала на хозяина: чего он хочет? — А? Видите? Эти русские собаки не хотят понимать немецкий язык, не хотят учиться! — Пётр взмахнул арапником, Екатерина, пытаясь поднять с полу пёсика, получила удар по руке.

— Вы изверг! — крикнула Екатерина и, адресуясь сама к себе, сказала: — Ещё одна идиотская затея.

— Я не хотел по руке... Пардон, ваше высочество.

Екатерина гладила дрожащую собачку, прижав к груди, а та, прильнув к ней, норовила лизнуть в ухо, щёку, нос.

— О майн гот, какая нежность!.. Как зовут этого пёсика?

— Сутерленд, — рассмеялся Пётр. — Господин Сутерленд.

— Но Сутерленд — придворный банкир.

— Он подарил мне пса, вот и зову его Сутерлендом. Паршивый, непокорный Сутерленд, чёрт с ним, пусть будет ваш. — Его императорское высочество поднял палку. — Вурм, ком цу мир. Вурм! Проклятые собаки не хотят знать по-немецки! Вурм!

Екатерина ждала, когда подведут коня. Одета была в простое — сарафаном — платье любимого ею белого цвета, поверх лёгкий кафтанец, расшитый и отороченный золотым шнуром. Кокетливая маленькая шапочка прикрывала верх простой причёски. Словом, была великая княгиня свежа и хороша.

Мальчишка-паж, стоявший чуть сзади, держал ягдташ, верный слуга Василий Шкурин нёс сумку с огневым припасом и два ружья. Кутаясь в шаль, истуканом стояла на пороге Чоглокова.

Наконец конюхи подвели осёдланных коней — белую кобылу, изящную, тонконогую, с умными карими глазами, и гнедого жеребца, высокого, с узкой породистой мордой и чёрной гривой.

— Подержи, — передал Шкурин ружья пажу, а сам подошёл к кобылке и встал на колено. — Извольте, ваша светлость Екатерина Алексеевна. — Он бережно принял ногу великой княгини и глянул с обожанием снизу вверх: — Она!