Преданный и проданный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Павленок cтр.№ 122

Глебов вздрогнул как укушенный и оглянулся: Шешковский. Дёрнулся было в сторону, но Степа Шешковский, по-лисьи улыбаясь, стиснул плечо будто клещами.

— Тшш... ваше превосходительство... Пожалуйте за мной. — Взяв генерал-прокурора об руку, завёл кисть за спину болевым приёмом, теперь не шелохнуться. Улыбаясь, повёл Глебова в полутьму коридора.

Потёмкин, отследив глазом Глебова с Шешковским, сказал Екатерине:

— За карты или домой?

— Домой.

Капельмейстер, как заводной, манипулировал руками.

Потёмкин нагнал их на подходе к конюшне. Глебов упёрся было:

— Я императрице доложу.

— Я дурак, по-твоему? Неш такого зверя без дозволу её величества имал бы?

Они нырнули во тьму, сошли по ступенькам, скрипнула дверь, отворился подвал. Толстая свеча горела возле столика, за которым скособочился писец. Глебов огляделся и вздрогнул: на поперечной балке подвешенный за руки стонал оголённый до пояса человек. Возле стояли два молодца — костолома. Дыба — уж это прокурор знал доподлинно. Оглянулся — за спиной Потёмкин поигрывает тросточкой.

— Садись, превосходительство. — Шешковский указал на чурбак вблизи дыбы и кивнул на подвешенного: — Узнаешь? — Глебов неопределённо пожал плечами. — Кузьма, зачти главное.

Писец прокашлялся:

— М-м... «Оный Пётр Иванов сын Цыбин при допросе показал, что, будучи полицмейстером села Тагильского, по сговору с генерал-прокурором Глебовым в приезд его с целью инспекции стребовал с крестьянина Якова Подпалина сверх положенной мыты за пушной промысел тридцать тысяч рублёв и вручил господину Глебову в виде презента...»

— Брешет, всё брешет!

— Может, и правда ваша, — согласился Шешковский. — Оговор заочный, это бывает. Хоня, Цыбина подвесили....

Один из мужиков окатил истязуемого водой, другой, примерившись, вспрыгнул на бревно, продетое меж связанными ногами Цыбина. Раздался нечеловеческий вопль, затрещали суставы.

— Подтверждаешь показания, благородие? Или врёт он? — Шешковский, пригнувшись, просмотрел в выкаченные глаза узника.

— Как перед Богом... тридцать тыщ... из рук в руки...

— А почто не выпустил из ямы Подпалина?

— Ещё двадцать хотели... Помру...

— Брешет всё, — стоял на своём Глебов, — как на духу говорю.

— Что ж, попытаем правду. Ребятки...

Ребятки в мгновение ока сорвали с Глебова мундир, завели руки за спину, стянули верёвкой. Один, проверяя прочность узла, приподнял Глебова над полом.

— Пусти... — прохрипел прокурор. — Было... взял...

Его поставили на ноги, вздели мундир. Шешковский протянул допросный лист:

— Подпиши.

Глебов в ярости скомкал его, отшвырнул. Шешковский наклонился, поднял, разгладил.

— Мы люди не гордые, ваше превосходительство, можем и в ножки поклониться. — Отвесил поклон и, разгибаясь, резко ударил Глебова под дых, тот переломился пополам, рухнул. — На дыбу!

— Погоди... — с натугой выдавил из себя Глебов, силясь встать, поднялся на колени, хватая воздух ртом. — Давай перо... — Так, стоя на коленях, и подписал.

— Этого. — Потёмкин ткнул тростью в сторону полицмейстера, — покормить, передать костоправу и в каторгу навечно... Чтоб завтра и духу его в Петербурге не было.

— А что с господином Глебовым? — Шешковский ждал указаний.

— Тебе, Глебов, определена Сенатом ссылка в деревню на срок десять лет. Завтра же вон. И пенсион вдове майорской будешь платить пожизненно шестьсот рублёв в год.

— Ещё посмотрим, что императрица скажет, — пробормотал Глебов.

— Пожалься — в каторгу пойдёшь. Она милостивая...

— Не посмеет, у нас с ней свои счёты...

— Ах ты, убивец, ещё и её примазываешь... Гнида, гад поганый! — Потёмкин хлестнул генерал-прокурора тростью, рванул погон с мундира, — ты её теперь и в глаза не увидишь... Нет уж, голубчик, я тя из рук не выпущу. Спасибо, сват, — сказал Шешковскому.

— Не для тебя, для неё работаю, — буркнул Шешковский.

И в этот миг генерал-прокурор рванулся из рук Потёмкина и бросился бежать.

Они промчались по лестнице, по тёмному двору, мрачным коридорам. Заслышав у одной двери мелодию полонеза, Глебов кинулся туда и попал на хоры в оркестр, помчался, лавируя между музыкантов, Потёмкин прыгал следом и, колотя его тростью, кричал:

— Вор! Вор! Держи вора!

Скатившись по лестнице, попали в толпу гостей, и тут Потёмкин опомнился. Остановившись, поправил манжеты, отряхнул нечто невидимое с борта камзола, направился в зал. Его перехватил Шешковский.

— Разыщи — и чтоб к утру вон. — Приказал Потёмкин, а сам пошёл далее.

Перед ним расступались улыбающиеся лица. Гудели по сторонам: кто, где, сколько (тыщ, душ, деревень)... Капельмейстер как заведённый дёргал руками.

В центре зала польский рыцарь — коронный гетман Браницкий — силился переплясать Санечку.

Кабинет Потёмкина, как любое его постоянное или временное обиталище, закидан книгами, листами и рулонами бумаги, географическими картами, уставлен планшетами, на одном из которых угадывается контур Таврического дворца. Потёмкин, Суворов, Маттей и один из новых секретарей Екатерины Безбородко склонились над картой юга России. Маттей орудует линейкой и циркулем, делает карандашные пометки, Потёмкин командует:

— Тут, тут, тут...

— А эту крепостцу я б отодвинул подале от Кубани — скажем, сюда, — вмешивается Суворов.

— Земли-то ровной эвон сколько к горцам уйдёт, — возражает Безбородко.

— Гоняясь за малым, бойся упустить великое, — ответил Суворов. — Речку тут и воробей перескочит, а на том берегу горки — чеченец любой, взобравшись на них, камнем вышибет окно штабное. Отступя же, будем иметь плац для развёртывания пехоты, кавказец — он же герой из-за бугра стрелять.

— А ежели они на скакунах своих да на плац вылетят? — не сдавался Безбородко.

— Ты «Юности честное зерцало» читал? — перебил стратега Потёмкин.

— Читывал, ваша светлость.

— Помнишь, там сказано: «Рыгать, кашлять и подобный такия...»

— «...Грубыя действия в лице другого не чини, — подхватил Безбородко, — или чтоб другой дыхание и мокроту желудка, которая восстаёт, мог чувствовать, но всегда либо рукой закрой, или, отворотя рот на сторону, или скатертию, или полотенцем прикрой, чтоб никого не коснуться тем сгадитъ».

— Видишь: «отворотя рот на сторону», а ты как распахнул его, в глазах потемнело — винищем несёт, аки от чана сбродившего сусла, — укоризненно выговорил Потёмкин. — И второе: с господином Суворовым не спорь, ты хоть и полковник, в денщики ему не сгодишься.