Смерть сердца - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Боуэн cтр.№ 96

– Да, ты всего лишь прочла ее дневник.

Сент-Квентин, сидевший спиной к окну, обернулся и посмотрел на улицу.

– Уже порядком стемнело, – сообщил он.

– Сент-Квентин хочет сказать, что хотел бы поскорее покинуть нас.

– На самом деле, Анна, я хочу сказать совсем другое – ты ведь пообещала майору Брутту, что позвонишь.

– Да, а он ведь там ждет, верно? Да и Порция, наверное, тоже.

– Ладно, – сказал Томас, откинувшись на спинку стула, – и что мы им скажем?

– Не стоило нам отклоняться от темы.

– Да мы, в общем-то, и не теряли ее из виду.

– Нужно ему что-то ответить. А то он решит, что мы совсем спятили.

– У него и так предостаточно причин, – сказал Томас, – чтобы решить, что мы совсем спятили. Ты говоришь, она вернется домой, если мы поступим правильно?

– А мы знаем, как поступить правильно?

– Именно это мы сейчас и выясняем.

– Мы об этом точно узнаем, если поступим неправильно. Все просто: Порция тогда просто останется у майора Брутта. Ох, упаси меня боже, – вздохнула Анна, – еще раз обидеть подростка! Но дело ведь не только во мне – вы ведь понимаете, что мы все в этом увязли. Нам кажется, будто мы знаем, что мы натворили, но мы не знаем, что же такого мы натворили. Чего она от нас ждала и чего ждет сейчас? Нам нужно ведь не только понять, как бы так доставить ее домой нынче вечером, нам нужно понять, как нам всем троим потом всем вместе жить… Да, вот это задачка. И задала нам ее она.

– Нет, она просто обратила на нее наше внимание. Это большая разница. У нее есть своя точка зрения.

– Да, как и у всех нас. Это другим людям мы можем казаться бесполезными, но только не самим себе. Но если принимать в расчет чувства каждого, можно с ума сойти. Поэтому о чужих чувствах лучше не думать.

– Боюсь, – ответил Сент-Квентин, – в этом случае нам придется о них подумать. Если тебе, конечно, хочется, чтобы она вернулась домой. Этот ее «правильный поступок» – своего рода моральный абсолют, а они существуют только на уровне чувств. И вот эти двое сидят где-то в Кенсингтоне и ждут. Вам и вправду нужно что-то решить – и довольно скоро.

– Хорошо, даже если на миг допустить, что нам интересны чужие чувства, – как вообще узнать, что чувствует другой человек?

– Ну, право, – ответил Сент-Квентин, – мы еще не в самом безвыходном положении. Я писатель, ты, Анна, читала ее дневник, Томас – ее брат, должны же они быть в чем-то похожи. Радости в этом мало, но нужно признать: у нас есть все возможности для того, чтобы понять ее точку зрения, или скорее – посмотреть на все с ее точки зрения… Я могу продолжать, Анна?

– Да, прошу тебя. Но нам и вправду нужно что-то решить. Томас, что ты делаешь?

– Задергиваю занавески. Прохожие заглядывают в окна… А что, мы не будем пить кофе?

– Сент-Квентин, тогда подожди, пока принесут кофе.

Принесли кофе. Сент-Квентин, усевшись так, что чашка кофе оказалась у него между локтями, медленно потирал лоб. Наконец он сказал:

– Мне кажется, ты ей завидуешь.

– А она об этом знает? Если нет, то мы не сможем назвать это ее точкой зрения.

– Нет, она и сама не понимает, что ей выпало удовольствие обладать всем, чего недостает тебе. Сама она, кстати, никакого удовольствия от этого может и не испытывать. Ей страстно хочется, чтобы ее любили…

– Вот уж чему я больше никогда не позавидую…

– Она страстно надеется на то, что каждый новый путь – это путь, который ее куда-нибудь да приведет. Что уж она надеется там найти, мы вряд ли узнаем. И вот она ходит кругами вокруг вас с Томасом, подмечает то, чего нет, и записывает все себе в дневник – на память. В каком-то смысле ей, конечно, здорово не повезло. Будь вы совсем приятными людьми, живи вы где-нибудь за городом…

– А что, у тебя есть доказательства, – спросил Томас, впервые вмешавшись в разговор, – что совсем приятные люди действительно существуют?

– Положим, существуют, и, положим, вы – как раз из таких. Тогда вам до Порции бы и дела не было – вы не обращали бы на нее столько внимания. А так, вы оба относитесь к ней до неестественного серьезно, можно подумать, будто у нее в руках – разгадка какого-то преступления… Вот, например, твоя мать, Томас, наверное, была из таких приятных людей, которые живут за городом.

– Как, впрочем, и мой отец, пока не влюбился. О приятных, милых людях я, Сент-Квентин, могу сказать только одно – их ничем не проймешь. Но только до определенного предела. Да, я представляю, о каких людях ты говоришь, но ты писатель, да еще и всю жизнь прожил в городе… По моему опыту, каждого из них можно вывести из себя. И я уверен, что такая дотошная девочка, как Порция, очень скоро поймет, как это сделать. Поэтому никто не может себе позволить, чтобы такой дотошный ребенок постоянно находился где-то под боком. – Томас налил себе бренди и продолжил: – Как знать, живи мы там, где Порцию можно было бы усадить на велосипед, может, нам и удалось бы подольше делать вид, что все идет своим чередом. Но даже в этом случае, она что – так и будет вечно кататься на велосипеде? Рано или поздно она все равно заметит, что дела обстоят не лучшим образом. Мы с Анной живем как умеем, и вполне вероятно, наш образ жизни при близком рассмотрении не выдержит никакой критики. Взять хотя бы вот этот наш разговор, который мне кажется образчиком дурного вкуса. Будь мы приятными, милыми провинциальными жителями, Сент-Квентин, мы бы и секунды не смогли тебя вытерпеть. Более того, мы сторонились бы любых тесных знакомств и, конечно, были бы правы. И конечно, тогда нам бы жилось гораздо веселее. Но в итоге неизвестно, было бы от этого лучше Порции. Она наверняка стала бы крайне скрытной.

– Она и стала, – сказала Анна. – И бросилась на шею Эдди.

– Хорошо, а ты-то сама что делала в ее возрасте?

– Почему нужно вечно об этом вспоминать?

– А почему именно это сразу приходит на ум?.. Нет, Порция растет в мире, где все перевернуто с ног на голову, понятно, почему этот гаденыш Эдди привиделся ей нормальным человеком, не хуже других. Если бы мы с тобой, Анна, не пренебрегли своими обязательствами, она, может быть, и не стала…

– Стала бы, стала. Ей с самого начала хотелось его пожалеть.

– Жертва, – сказал Сент-Квентин. – Она видит жертву. Ей кажется, что весь мир на него ополчился. Она и не ведает, что человек способен сам себе нанести вред – как, например, мальчик, который ломает руку, чтобы не ходить в школу, а потом сваливает все на какого-нибудь громилу-хулигана, или как мужчина, который сам себя привязывает к стулу в спальне, лишь бы не вступать в схватку с грабителем, – о, в глазах Порции он будет Прометеем. Есть в отчаянии что-то показное, и только очень трезвый ум может распознать в нем грандиозную форму трусости. Чтобы закатывать истерики на публике, нужна дерзость, а дерзости нашему Эдди не занимать. Но чтобы их не закатывать, нужно мужество, а вот мужества ему как раз недостает. В противном случае он давно бы перестал быть у Анны на содержании. Но нет, он продолжит выть на Луну до тех пор, пока его хоть кто-нибудь будет слушать, а Порция готова слушать каждого, кто воет на Луну.