Колокола смолкли.
– А ты вообще должна быть в церкви.
– Я ходила в прошлое воскресенье, но это все не обязательно.
– Тогда зачем ты туда ходила в прошлое воскресенье, а, маленькая пройдоха?
Порция молчала.
– Слушай, крошка, ты сегодня какая-то странная. С чего это ты себя так странно со мной ведешь?
– Я? Странно?
– Ты прекрасно знаешь, что да. Не дури. Что такое?
Она стояла отвернувшись и молча дергала за оконную щеколду. Но Эдди дважды свистнул, и ей пришлось обернуться. Он так туго закрутил веревочку на пальце, что из-под нее проступили бороздки окрашенной никотином кожи. В его оживленном взгляде угадывалась нервная настороженность, словно его мир вот-вот рухнет. Машинально вскинув ладонь к щеке, она глядела на его виднеющиеся между губ зубы.
Он сказал:
– Ну?
– Почему ты держал Дафну за руку?
– Когда это?
– В кино.
– А, там. Потому что, понимаешь, ну надо же мне как-то общаться с людьми.
– Почему?
– Потому что у нас с ними больше нет ничего общего, и меня это просто выводит из себя. Да, я заметил, ты тогда как-то странно на меня посмотрела.
– Когда ты мне улыбнулся? Ты тогда уже держал ее за руку?
Эдди задумался.
– Да, наверное, похоже на то. А ты разволновалась? То-то я думал, ты слишком рано ушла спать. Но мне казалось, ты и так знаешь, что я за человек. Мне нравится касаться других людей.
– Но ты даже не вспомнил обо мне!
– Да, похоже, не вспомнил. – Он опустил взгляд, раскрутил веревочку на пальце. – И ведь правда, не вспомнил, – сказал он уже гораздо мягче.
– Ты об этом говорил тогда на берегу? О том, что ты не знаешь, как можешь себя повести?
– А ты, конечно, сразу кинулась домой и все записала? Я ведь просил тебя ничего обо мне не писать.
– Нет, Эдди, в моем дневнике об этом ничего нет. Ты ведь сказал это только вчера, после чая.
– Ладно, в общем, это даже нельзя назвать поведением – настолько это все неважно. Ничего нового в этом нет.
– Но для меня – есть.
– Тут уж я ничем не могу помочь, – ответил он, рассудительно улыбаясь. – Я не могу тебя изменить.
– Я знала, что что-то не так, еще до того, как Дикки стал вертеть зажигалкой. Я поняла это по тому, как ты улыбался.
– Такая малышка, а уже невротичка.
– Не такая уж я и малышка. Ты даже сказал однажды, что можешь на мне жениться.
– Ты была такой малышкой, вот я и сказал.
– Поэтому можно было говорить все, что вздумается?
– Нет, но я думал, что уж ты-то не разделяешь этих совершенно предвзятых взглядов. Но теперь ты ничем не отличаешься от других местных девушек, которые только и делают, что смотрят на меня и меня оценивают, а потом выдумывают обо мне бог весть что. Из-за тебя я…
– Да, но почему ты держал Дафну за руку?
– Мне просто хотелось дружеского общения.
– Но… то есть… Мы ведь с тобой дольше дружим.
Безжалостность то ли разом оставила Эдди, то ли уступила место совершенно другому чувству. Он подошел к стенному шкафу, который до этого внимательно разглядывал, и аккуратно прикрыл его дверцы. Затем он огляделся – с таким видом, будто жил здесь и вот теперь пришел забрать оставшиеся вещи. Он поднял обгорелую спичку и кинул ее в камин. Затем рассеянно сказал:
– Ладно, пойдем отсюда.
– Но ты слышал, что я сказала?
– Слышал, конечно. Ты всегда такая милая, крошка моя.
Они спустились на этаж, поближе к мягкому шороху моря. Эдди зашел в гостиную, чтобы еще разок осмотреться. Пол, там, где от ковра остался след, покрывали красноватые разводы мастики. В деревянную раму над арочным окном был вделан крюк, на котором, наверное, висела птичья клетка.
Свет с моря проник в комнату через окно и упал на лицо Эдди, когда тот быстро обернулся и сказал, стараясь говорить легко, мягко:
– Мне так стыдно, ты и не представляешь. Я просто хотел поразвлечься, только и всего. Честно, дружок, я и не думал, что ты заметишь, а если и заметишь, то не придашь этому значения. Мы с тобой давно знакомы, ты прекрасно знаешь, какой я болван. Но если ты и впрямь ужасно расстроилась, значит, я поступил очень дурно. Так что ты уж не огорчайся, пожалуйста, не то мне и вовсе жить расхочется. От меня одни неприятности – снова и снова. Не нужно бы мне этого говорить, раз уж я только что извинился, но право же, крошка, это ведь такой пустяк. Спроси хоть старушку Дафну. Ну просто именно так у многих людей и завязывается общение.
– Нет, Дафну я не могу спросить.
– Тогда уж поверь мне.
– Но, Эдди, они все думали, что ты мой друг. Я так гордилась тем, что все они так думали.
– Крошка моя, но если бы мне не хотелось тебя увидеть, стал бы я тащиться в такую даль и отказываться от других приглашений? Ну, не глупи, ты же знаешь, что я тебя люблю. Я просто хотел побыть с тобой на море, и вот мы здесь и прекрасно проводим время. Зачем портить все это из-за какой-то мелочи, которая ровным счетом ничего не значит?
– Но что-то ведь она значит – что-то еще.
– Знаешь, я только с тобой и веду себя серьезно. Всем остальным я и слова всерьез не скажу – просто делаю то, чего от меня хотят, и все… Ты ведь понимаешь, что с тобой я серьезен, правда, Порция? – спросил он, подойдя к ней и заглянув ей в глаза.
У него самого в глазах – будто затвором камеры щелкнули – из темноты на какую-то долю секунды проступил настоящий Эдди.
Никогда прежде, никогда – до этой доли секунды – Порция не отводила взгляд первой. Она посмотрела на призрачные очертания какого-то комода, оставшиеся на обоях с рисунком из выцветших пурпурных листьев.
– Но ты сказал – там, наверху, – она дернула головой, указывая на потолок, – что раз я еще маленькая, тебе можно и не отвечать за свои слова.
– Ну, разумеется, я не могу быть серьезным, когда несу всякий бред.
– Тогда тебе не стоило бы бредить насчет свадьбы.
– Нет, крошка, ты решительно не в себе. С чего бы это тебе хотеть замуж?
– Ты и на пляже бредил, когда говорил, что мне нужно тебя бояться?
– И как ты только это запомнила!
– Это было вчера вечером.
– Ну, может, вчера вечером мне так казалось.
– Ты разве не помнишь?
– Слушай, крошка, ты уж, пожалуйста, не выводи меня из себя. Ну как я могу до сих пор чувствовать что-то, что чувствовал давным-давно, когда вместо этого можно еще перечувствовать столько всего. Люди, говорящие, что никогда не изменяют своим чувствам, самые обыкновенные лицемеры. Я, может, и обманщик, но не лицемер – это совсем не одно и то же.