Смерть сердца - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Боуэн cтр.№ 43

– Сегодня вечером никого не будет.

– Ох, спасибо, Дафна.

– Спасибо нужно говорить не мне.

– У Дафны очень много друзей, – пояснила миссис Геккомб Порции, – но она говорит, что сегодня вечером у нас в гостях никого не будет.

Дафна с некоторым презрением оглядела остатки пирожных и плюхнулась в кресло. Порция, стараясь двигаться как можно незаметнее, подобралась к миссис Геккомб, которая передвинула свой поднос с кистями и красками под яркую лампу, и встала у нее за спиной. Ей, конечно, было страшно, но не так страшно, как на Виндзор-террас, где Сент-Квентин и остальные друзья Анны вечно молча наблюдали за ней. На абажуре на фоне рыже-розового неба были нарисованы дельфиниумы и мраморные купидоны.

– Как красиво! – сказала Порция.

– Покрою лаком, будет еще красивее. По-моему, милая задумка. Это мне заказали, подарок на свадьбу, но потом, надеюсь, я еще успею разрисовать абажур для Анны, будет ей сюрприз… Дафна, милочка, мне кажется, Порция не будет возражать против музыки.

Дафна застонала, но все-таки встала и снова включила радио. Потом скинула туфли, закурила.

– Знаешь, – сказала она, – я сегодня чувствую весну всеми костями.

– И я, дорогая, как чудесно, правда?

– Моим костям – не очень. – Дафна с явным интересом взглянула на Порцию. – Ну что же, – сказала она, – тебя они, значит, за границу не взяли.

– Понимаешь, дорогая, они не могли, – быстро вмешалась миссис Геккомб. – Они сами будут жить у каких-то друзей, у которых там вилла. А кроме того, Порция ведь родом из-за границы.

– Ого! И какого ты тогда мнения о наших английских полицейских?

– Но я ни разу не…

– Дафна, ну хватит уже шутить. Будь умницей, вели Дорис убрать со стола.

Откинув голову, Дафна проорала:

– Дорис! – И Дорис, юркнувшая в комнату с подносом, неодобрительно на нее покосилась.

Уже потом Порция поняла, что мавзолейная тишина библиотеки, где Дафне приходилось просиживать целый день, была ей не только глубоко противна, но и вредна. Поэтому дома она поддерживала форму, издавая громкие звуки. Дафна не дотрагивалась до предметов – она с размаху шлепала по ним рукой, а помадой по губам водила так, будто режет кому-то глотку. Даже если радио не было включено на полную громкость, Дафна все равно орала так, будто старалась его перекричать. И потому, когда с набережной доносилась поступь возвращавшейся домой Дафны, миссис Геккомб заранее клала нервы на полку. Она много лет только и делала, что пресекала шум, который мог кому-нибудь помешать, повторяя своим юным подопечным: «Деточка, пожалуйста, потише», а потому, разрешая Дафне вопить сколько влезет, вполне могла испытывать от этого своего рода радость прогульщицы. Как знать, возможно, прощая Дафне весь этот ор и вздор, миссис Геккомб отдавала дань той самой жизненной силе, сдерживать которую столько лет было ее прямой обязанностью. Шум до того ассоциировался у нее с присутствием Дафны, что стоило радио замолчать или Дафне перевести дух, как миссис Геккомб откладывала свое рукоделье и шла притворить окно или поворошить угли в камине – чувствуя, что чего-то недостает, миссис Геккомб обычно воображала, что ей холодно. Она уже давно не надеялась вырастить из Дафны вторую Анну. Но для себя она накрепко решила, что уж Порция-то ни за что не вернется в Лондон и к Анне, нахватавшись всякого от Дафны.

Когда Дорис убрала со стола чайную посуду, сложила кружевную скатерть и отправила ее в комод, миссис Геккомб откупорила бутыль с лаком и, затаив дыхание, покрыла абажур первым слоем. Покончив с этим, она вернулась к жизни и сказала:

– Дорис, похоже, уже освоилась.

– Еще бы, – ответила Дафна, – у нее и ухажер есть.

– Уже?! Ох-ох! Правда?

– Да, я ехала в автобусе, а они сидели наверху. У него прыщ на шее. Сначала я заметила прыщ, потом – мальчишку, а потом – кого я вижу? А это Дорис, сидит с ним рядом и скалится во весь рот.

– Надеюсь, он приличный молодой человек…

– Говорю же, у него прыщ на шее… Нет, слушай, правда, мамуля, ты уж потормоши Дикки насчет звонка. Выдран с корнем и болтается, просто жуть, что такое, да еще и не звенит. А может, вообще поменяем его на электрический?

– Твой отец, деточка, говорил, что они вечно ломаются.

– Ладно, а ты все-таки потормоши Дикки, обязательно. Зачем он сказал, что его починит, если даже не собирается его чинить? Никто его не просил обещать, что он починит звонок.

– Это было очень любезно с его стороны. Если не забуду, напомню ему за ужином.

– Он не придет ужинать. У него свидание. Он сам сказал.

– И ведь верно, сказал. О чем я только думаю?

– Вот уж не знаю, – беззлобно отозвалась Дафна. – Но ты не переживай, ту оставшуюся сосиску я доем. Кстати, а что на ужин?

– Пирог с яйцом ^[18]. Как раз для легкого ужина.

– Как легкого? – с ужасом переспросила Дафна.

– Для Порции, ведь она с дороги. Но, дорогая, если ты совсем голодная, давай откроем заливное.

– Да ладно, – смирившись, ответила Дафна.

Порция, примостившись на краешке дивана, листала журнал «Женщина и красота». Миссис Геккомб была занята своим абажуром, Дафна – тем, что просто сидела с унылым видом, и Порция очень жалела, что головоломка майора Брутта осталась дома, а то можно было бы ее пособирать. Но, увы, собранную на три четверти головоломку в чемодан не положишь. Теперь же, сидя под алебастровой тарелкой-люстрой, из которой ей на голову лился придушенный оранжевый свет, Порция чувствовала, как ее оглушает этим новым миром. Глухой гул радиочастот, вобравший в себя вибрации морских волн, запах лака, гиацинты, турецкий ковер, разложенный возле жара и треска дров в камине, – все это так и навалилось на нее. Во все это она еще не вжилась. Как же далеко она забралась – и речь тут не только о расстоянии.

Пытаясь понять, станет ли ей грустно, она подумала о доме на Виндзор-террас. Меня там нет. Она осторожно принялась кружить вокруг того, что было дорого хотя бы ее чувствам: кровать и включенная зимним утром лампа, коврик в кабинете Томаса, сундук с резными ангелами, стоявший на лестничном марше, вощеная клеенка в комнате Матчетт. Только в доме, где человек приучается к одиночеству, бывает такая привязанность к вещам. Отношения с ними от ежедневных взглядов и прикосновений перерастают в любовь, которая превращается в боль, когда перестает быть тайной. Вспоминая череду пустых дней, человек видит на пути эти вехи. Привычка – это не кабала, а нежная привязанность: воспоминания о привычном и принимают за счастье. Поэтому им с Ирэн становилось даже как будто грустно, когда они оглядывали гостиничный номер перед тем, как покинуть его навсегда. Они против собственной воли чувствовали, будто совершили какое-то предательство. В незнакомых местах они бессознательно искали знакомое. Каркас наших домов выстроен не из наших восторгов, а из нашей сентиментальности. Бродяги, жаждущие прилепиться хоть к чему-нибудь, могут где угодно пустить корни всего за день; и едва мы, сами того не осознавая, что-то чувствуем, мы начинаем жить.