Квартирная развеска - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Галкина cтр.№ 98

Району, состоявшему из честно собравшихся рухнуть по планировочной разнарядке хрущоб и длинных и высоких (по сравнению с ними) восьмиэтажек-кораблей, были не чужды акустические игры в духе лемовского «Соляриса». Белой ночью плач какого-нибудь приболевшего младенчика из рупора приоткрытой балконной двери будил весь околоток трубным гласом, метался над пустырями. Равно как и полуночное пение подвыпившей очередной компании, «слушай, слушай все», как военные трубачи спокон веку имели честь выражаться, и просыпались, и поневоле слушали все. В дни ветров, малых ураганов, осенних наводнений (хотя все реки пребывали на севере, в центре города) воздух наводняли волны звуков, гудело и завывало не только на чердаках и в подвалах, — стонало, металось эхо в дотах, трепетали, отдавая звуки, подавая их ввысь, щиты пустырей, удесятирялся, приближался стук колес проходящих поездов, гудели эоловыми арфами провода заброшенной электростанции. В жаркие дни лета усиливались, царя, повторы несносных гамм, впрочем, обучающихся музыке детей и собственно роялей тут было немного.

Тут не было ни театров, ни библиотек, ни музеев, даже и кинотеатры отсутствовали. Никому не приходило в голову поставить скульптуру, памятник, возвести строение не по номиналу. Из общественных точек наличествовали продуктовые магазины, в промтоварные уже надо было пробираться к мередианному проспекту или в обжитый гигантский микрорайон за железной дорогою. Читали подобно жрецам знаки судьбы: свет фар единственного троллейбуса, направления троп на пустырях, вечера и ночи зеленого призрачного огонька, траектории самолетов, болидов, спутников, предполагаемых НЛО, аэродром был недалеко, неба было много.

Отслеживались весенние внезапные визиты долгожданного человека в белом с серебристой бочкой кваса, бочку на колесах привозил грузовик, отцеплял, оставлял между домами на счастье. Злые языки болтали: не пейте, не пейте квас, в бочке внутри все стены облеплены белыми червями. Все чихали на белых червей, пили с наслаждением — по столько-то копеек маленькая кружечка, столько-то большая. Человек в белом был здешний квасной жрец-благодетель.

В выходные дни и в праздники те, кто почему-то не уехал в центр, шли гулять, навещали магазины, слонялись по пустырям, огибали электростанцию, но как-то странно гуляли, броуновским движением, как-то толклись мошкарою, отчего в воздухе возникали энигмы скуки, корпускулы тоски и вирусы печали, поэтому со вздохами облегчения возвращались, внезапно устав, в обретенные отдельные гнезда своего спального района, где не всегда после прогулок спалось по-человечески.

Перманентно пьющие компании были у всех не столько на виду, сколько на слуху. В последней восьмиэтажке городской черты таковая обитала на седьмом этаже третьей парадной. «Когда человек пьет, значит, он протестует», — утверждал умный психолог с первого этажа. Протестанты с седьмого протестовали против всего: холодного и жаркого лета, гриппа, осенних ветров, внезапной апрельской метели, сугробов на пустырях, сломавшегося единственного на нетелефонизированный район телефона-автомата, телепрограмм, закрывшейся лавчонки в соседнем доме, троллейбуса, фабричной неудобной обуви, происков дяди Сэма, капиталистов, классовой борьбы, чертовой интеллигенции, хреновой зарплаты, потерянных ключей, короткого отпуска, коварных баб, лживых мужиков, враждебных ментов, невкусной колбасы, цен на водку, железнодорожной станции, отсутствия воблы, — в общем, перечислить поводы протестов их не смог бы никто, даже и сами они не сумели бы, если бы захотели.

На том же предпоследнем этаже рядом с протестантами обитали два невзрачных человека небольшого одинакового росточка, походившие на стертые монеты, одетые в старые серые одежки. Были ли они родственниками, братьями, приятелями, закадычными друзьями, никто не знал. Каким-то образом оказались они в однокомнатной квартире на пару, может, купили ее вскладчину, дом-то был кооперативный. Звали их Петя и Коля; впрочем, откликались и на имена Гоша и Миша, и когда один из соседей снизу поинтересовался, идучи под мухой из гостей, почему они и на вторую пару имен откликаются, получил ответ: Гоша и Миша наши любимые друзья, с ними иногда переписываемся, когда почта есть, и при последних словах неожиданно оба рассмеялись, что было для них совершенно не характерно, а характерна была озабоченность сосредоточенных маленьких грызунов.

В какой-то момент Петя и Коля впали в суету, ежевечерне неустанно таскали в квартиру свою узелки, пакеты, емкости, невесть где почерпнутые (может быть, даже краденые) стройматериалы. Перетаскав рулоны обоев, пакетики обойного клея, пачки линолеумных и кафельных квадратиков, банки с краскою и т. п., стали они делать ремонт. Шкрябали, стучали, скрипели, воняли то скипидаром, то битумом, шерудились по ночам, наконец, труд их благополучно завершился, стали выносить небольшими мешками мусор, и в дверь нараспашку увидали все, мимо проходившие, сияющие белизной потолки, кухоньку с рыжим линолеумным полом, оклеенную обоями «под кирпич» крошку-прихожую и прочую красотищу. Протестанты были совершенно потрясены увиденным, даже на неделю совещаний бросили петь, пить и протестовать, в итоге, поторговавшись, пообещав на время ремонта съехать на дачу, заказали Пете и Коле ремонт.

Уже настала чахлая чахоточная петербургская весна, в те годы существовавшая под псевдонимом ленинградской, на дачу заказчики съехали, а нанятые ими невзрачные возобновили вечерне-ночное таскание строительных припасов, более длительное, поскольку фатера протестантов была вдвое, если не втрое, больше их норки.

Возвращающаяся с полуночной собачьей прогулки маленькая собаководка с последнего этажа еще на втором учуяла мерзкий нечеловеческий запах, Петя и Коля сосредоточенно драили дрянью заляпанный черной пакостью лестничный марш: поспешив, устав, оступившись, вывернули на ступеньки бачок с краденым варом. Надо отдать им должное, они честно мыли лестницу четыре ночи, устраивая газовые атаки разбавителем, и преуспели, почти отмыв. После чего приступили к ремонту у протестантов.

Поначалу всё шло вполне кондиционно, размывали, белили, клеили обои, шпаклевали, красили.

Но далее настала очередь кафеля и линолеумной плитки, каковые присобачивали они на неведомого состава битумную черную смесь, технологическую находку ноу-хау, заменяющую и бетон, и цемент, и клей. Налив сию напоминающую адскую смолу с таковым же дегтем полужидкость в огромный бельевой бак, разогревали они чертовщину на своей кухне, потом волокли бак в соседнюю квартиру и принимались прилеплять варом кафель на стены, а линолеумную плитку на кухонный пол; и для скорости поставили греться и в протестантской квартире второй бак. Увлекшись прилепливанием квадратиков на пол и стены, как-то не уследили они за варевом, да к тому же, разгоряченные, открыли форточки для дыхания и двери обеих квартир для удобства передвижения.

И оба варева вспыхнули, полыхнуло по полной программе. Стали заливать водой, сдуру распахнули окна настежь, сквозняк раздувал пожар подобно суфлеру.

По счастью, старушка из торцевой трехкомнатной, страдавшая бессонницей, особенно когда семья ее убывала в отпуск, вовремя выскочила на лестницу, слетала вниз к единственному в районе телефону-автомату, вызвала пожарных и стала звонить и стучать в двери жильцов (а на задымленных лестничных площадках уже было полное марево, только пылающие волоски невидимых лампочек вились огненными червячками), крича: «Горим, горим! Выходите, выносите детей и документы!»