Император Александр I. Политика, дипломатия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Соловьев cтр.№ 74

Иностранные сношения сосредоточились в Главной Квартире; больной Румянцев почетно и незаметно сошел с поприща, и другого министра иностранных дел не было. По отзыву современников, самых способных дать в этом случае верное свидетельство, отличным министром мог бы быть Поццо-ди-Борго, соединявший в себе все качества государственного человека; но император Александр, как увидим, нашел для Поццо место, где тот мог обнаружить все свои достоинства, принести всю пользу. События начиная с 1813 года заставляли императора Александра принимать самое живое, непосредственное участие во внешних сношениях, что соответствовало вполне и его природным наклонностям, и полученному им значению установителя и охранителя мира Европы. Император Александр стал сам своим министром иностранных дел, избравши двоих помощников, как бы в соответствие двум направлениям — либеральному и консервативному, трудную задачу соединения которых император взял на себя. Об одном из этих помощников мы уже упомянули — это был граф Нессельроде, другой не замедлит появиться на сцену — граф Каподистриа.

Граф Нессельроде стал известен своими способностями как секретарь русского посольства в Париже в то время, когда готовилось падение тильзитской системы. Видя, что разрыв близок, Нессельроде оставил Париж и через Вену отправился в Петербург. В Вене ему хотелось повидаться с Меттернихом, с которым был дружен; но от старого друга он не добился ничего положительного, не получил никаких обещаний. В Петербурге император Александр так определил его будущую деятельность: «В случае войны мне нужен будет человек молодой (Нессельроде было тогда с небольшим 30 лет), могущий всегда следовать за мною верхом и заведовать моею политическою перепиской. Канцлер граф Румянцев стар, болезнен, на него нельзя возложить этой обязанности. Я решился остановить свой выбор на вас; надеюсь, что вы верно и с должным молчанием будете исполнять это поручение, доказывающее мое к вам доверие». Гёнц, говоря, что знал графа Нессельроде с первой молодости, находился с ним в самых искренних отношениях, изучил его характер вполне, представляет нам его человеком благоразумным, умеренным, без всяких наклонностей к честолюбию, интриге, чуждым романтических проектов и другом мира; по мнению Гёнца, влияние графа Нессельроде будет всегда благодетельно и безопасно для соседей России. «В этом отношении, более отрицательном, правда, чем положительном, его назначение драгоценно для всех тех, которые интересуются общим спокойствием. Он не будет довольно силен, чтоб всегда предотвращать причины нарушения спокойствия, но по крайней мере он никогда не будет им благоприятствовать».

Здесь замечательно выражение, что граф Нессельроде был чужд романтических проектов, ибо Меттерних смотрел на деятельность императора Александра как на романтическую. Человеком, избранным для внешних сношений в соответствие этой романтической деятельности, в Вене считали графа Каподистриа. Каподистриа, грек из Корфу, был несколькими годами старше Нессельроде. Значительное время своей молодости провел он в Падуанском университете, изучая медицину; потом переехал в Вену, где ему посоветовали отправиться в Петербург. Здесь он вышел скоро на вид, благодаря особенно покровительству Новосильцева, и стал служить по дипломатической части, а приблизился к государю не ранее 1814 года; «величайшее бескорыстие относительно мест и денег, простота и скромность поведения, большая откровенность, очень искусно соединенная с большим подчинением» день ото дня укрепляли, усиливали, по словам Гёнца, кредит Каподистриа у императора Александра. Другие современники, хорошо знавшие Каподистриа, люди не романтического направления, отзывались о нем, что он очень умен, но иногда ему недостает рассудительности; он обладает проницательностью, тонкостью, но не всегда логикою; находили, что у него нет опытности в людях и делах; что он трудится для мира, составленного из избранных, столь же совершенных, как он сам; его упрекали тем, что он прельщен сочинениями Гизо. Сравнивая его с Поццо, говорили, что у Каподистриа душа чище, чувства благороднее, бескорыстнее, но у него далеко не те средства, как у Поццо, не те познания, особенно нет такого здравого, практического смысла, необходимого для ведения дел в сем дольнем мире. Таков был слуга того направления деятельности императора Александра, которое в Вене называли романтическим. Но в минуту, на которой мы остановились, это направление тщательно скрывалось; страшная борьба была еще далека до своего окончания.

Калишский договор ставил Европу, по-видимому, в то же положение, в каком она была в начале 1807 года. Союз между Россией и Пруссией; к нему примыкает Англия со своими субсидиями и Швеция с помощным войском; но если во время коалиции 1807 года от Швеции нельзя было ожидать деятельной помощи вследствие личности короля Густава IV, так и теперь противоположная личность наследного принца не внушала много доверия: до сих пор он оставался явно в выжидательном положении. Помощь Австрии, точно так же как и в 1807 году, была еще впереди. Союзники отбрасывали небольшие отряды французского войска, освободили от них Берлин, вступили в Саксонию, но тут должны были встретить Наполеона с войском более многочисленным, чем у них, и по-прежнему они не могли противопоставить ему ни одного генерала с блестящими военными способностями. Надобно было готовиться к поражениям, отступать, и тут-то император Александр должен был опять собрать все силы своего духа, чтобы устоять, ибо у него на руках был напуганный, больной человек, король Прусский, который приходил в совершенное отчаяние при слове «отступление»; при виде идущего назад войска пораженному воображению его уже представлялись прежние печальные следствия отступления, потеря столицы, государства — все то страшное время, которое он пережил после Иены. Как только неудача, отступление, затягивание войны — сейчас уже ропот пруссаков, что союзники, русские, вместо помощи содействуют только опустошению страны, хотя вначале русские полки встречаемы были, как освободители, с неописанным восторгом; а тут заискивания Наполеона, предложения отдельного, выгодного для России мира…

Но испытание было непродолжительно. Условия первой половины 1813 года только по видимому были сходны с условиями кампании 1806–1807 годов: разница была существенная. Она состояла в том, что прошел 1812 год, давший другое нравственное настроение не одним русским. До 1812 года был один непобедимый полководец — Наполеон и благодаря ему один непобедимый народ — французский, одна непобедимая армия — французская. Но теперь явилась страна, одоление которой оказалось невозможным; страна, которая поглотила непобедимую французскую армию; страна, из которой непобедимый полководец убежал сам-третей, повторяя, что от великого до смешного один только шаг, — и страна эта континентальная, по-видимому, легко досягаемая. Страна эта была постоянною помехою для поработителя Европы своими стремлениями к равенству положения с его империей, требованиями уважения к своим интересам, надеждою, какую полагали на нее все недовольные в Европе. Для уничтожения этой помехи и предпринят был поход, с небывалой обстановкой, которая должна была дать ему верный, блестящий успех, — и вместо успеха небывалая неудача, небывалое поражение. По-видимому, что еще за беда для Наполеона? Он мог сделать неосторожность: какой же человек ее не делал? какой знаменитый деятель не терпел поражений, не бывал в отчаянном положении? Петр Великий, Фридрих II! Войско он наберет, необыкновенное военное искусство при нем, следовательно, и победа будет при нем. Но та помеха, которая была прежде, от которой покоя не было, которую нужно было уничтожить во что бы то ни стало, теперь существует в усиленном виде; надежда, которую полагали на нее все недовольные, выросла; претензии России увеличились; движение обхватывает Германию; Пруссия явно в союзе с Россией; Австрия переменила тон; Швеция выступит при первой уверенности в успехе; в Испании дела идут дурно. По меньшей мере борьбу надобно начинать снова: один год уничтожил десять или больше лет блестящих успехов. Борьбу надобно начинать снова — а где средства? Франция истощена; чтобы остановить движение новой коалиции, выжат был последний сок из страны, создана новая большая армия; но эта армия далеко не прежняя, которая погибла в России; с новою армией, с этими сравнительно слабыми детьми, нельзя было того сделать, что со старой, закаленной в боях, в победах, армией; предания были порваны, дух был не тот.