Император Александр I. Политика, дипломатия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Соловьев cтр.№ 73

Страница

Когда через несколько месяцев появилось снова внушение, чтобы Александр объявил себя королем Польским, Новосильцев (6 августа) подал меморию, что от этого надобно удержаться, потому что прежде всего нужно кончить главное дело в союзе с Австрией и Пруссией, а восстановлять Польшу — значит прежде всего вооружить против себя Австрию. Лучше всего занять войсками герцогство Варшавское, императору объявить себя его протектором, приготовлять дело восстановления, взять присягу с жителей, послать наместником великого князя Николая или Михаила. Решение Польского вопроса было отложено на все время борьбы с Наполеоном, и легко понять, что главная причина этого заключалась в отношениях к Австрии: нельзя было полагать препятствия движению этой державы в пользу коалиции. Император Александр упорно молчал о Польше, когда король Фридрих-Вильгельм начинал с ним о ней заговаривать.

Мы упомянули о мнении графа Нессельроде, находившегося при государе для иностранных дел. Министра, графа Румянцева, император не взял с собою в поход; тот долго ждал, что его вызовут, наконец написал государю письмо, в котором, жалуясь на забвение, в каком он оставлен, просил отставки. Александр отвечал ему, что не взял его с собою единственно из опасения за его здоровье, и жаловался в свою очередь на письмо Румянцева, какого не ожидал, так как всегда отдавал справедливость Румянцеву заисполнение вверенной ему должности. «Впрочем, — писал государь, — могу вам поручиться, по опыту и по внутреннему убеждению Своему, что дипломатам и негоциаторам почти нечего делать в эпоху, в которую мы живем: один меч может и должен решить исход событий! Не желание скрыть что-либо от вас заставляло меня не писать к вам так долго, но неудобство местностей и постоянное движение». В заключение император уговаривал Румянцева оставить свою просьбу об увольнении до возвращения его из похода. Деятельность Румянцева как министра иностранных дел действительно кончилась, и мы должны сказать несколько слов о характере этой деятельности и о том, как император Александр распорядился должностью министра иностранных дел после Румянцева.

При такой страшной борьбе, при таком страшном столкновении народных интересов, какое представляет нам описываемая эпоха, нельзя надеяться, чтобы лицо, занимавшее такое место, какое занимал Румянцев, при таком сильном влиянии на ход событий, даже только предполагавшемся, могло быть пощажено противною партией. Поэтому неудивительно, что Румянцев, управлявший иностранными делами в печальное время после Тильзита, представлялся поклонником Наполеона, человеком, преданным и даже проданным французскому союзу. Принужденный известными обстоятельствами к заключению Тильзитского мира и союза, имея задачей посредством этого союза обеспечить заблаговременно два важнейшие интереса России — Польский и Восточный, император Александр нашел в Румянцеве человека, который вполне сочувствовал этой задаче. С одной стороны, разделать то, что было сделано Наполеоном относительно Польши; с другой — приобрести важное, необходимое для России положение на Дунае завоеванием Молдавии и Валахии стало основною мыслью Румянцева, и ни от одного из министров французские послы не встречали таких настаиваний, таких резких выходок, как от Румянцева, когда дело доходило до этих двух дорогих для него предметов.

Мы уже имели случаи приводить его разговоры с Савари и Коленкуром. 8 мая (н. ст.) 1811 года Румянцев объявил Коленкуру: «Дело не в Ольденбурге и не в указе 19 декабря 1810 г. (о пошлинах); есть дело поважнее, дело о великом герцогстве Варшавском: это великое герцогство не может оставаться в таком положении, в каком оно теперь». С такою же цепкостью держался Румянцев до конца за Молдавию, за границу по Серету, если уже нельзя стало приобресть Валахию. Вследствие таких стремлений, очень скоро обнаружившихся, Румянцев навлек на себя страшную ненависть Меттерниха. Не хотели обращать внимание на то, что Румянцев прямо высказывался о непрочности тильзитских отношений, уговаривал Австрию подождать — будет время действовать вместе против Наполеона; на Румянцева злобились не за то только, что восстание против Наполеона находил он преждевременным, а главным образом за политику его по польским и турецким отношениям, вследствие которой Австрия могла быть обхвачена славянщиною и с севера, и с юга. Ненависть, разумеется, не разбирала средств, когда нужно было вредить ненавидимому человеку, и Румянцев в Вене явился министром, проданным Наполеону.

Эта клевета страшно раздражала императора Александра, который глубоко уважал своего министра за его образцовое бескорыстие. Император не мог быть равнодушен и к вражде против Румянцева за его политику, которая была политикой государя, вражде, высказывавшейся не в одной Австрии, но и в России. Раздражение государя выразилось по поводу полученного им известия о распространяемых в Вене клеветах на Румянцева. Кроме постоянно живущих послов Александр обыкновенно отправлял с разными поручениями к особенно интересовавшим его дворам доверенных людей, которые своими наблюдениями дополняли необходимые для него сведения. Один из таких доверенных людей, граф Шувалов, посланный в Вену, сообщил государю (30 декабря 1809 года), что там подозревают канцлера Румянцева в связях с французским правительством, которому Румянцев доносит все. Ответ императора обличает сильное раздражение. Замечая, что Шувалов сам не изъят от недоверия к Румянцеву, Александр писал:

Нет сомнения, что Поццо с своей корсиканской ненавистью к Наполеону не мог успокоиться на тильзитской политике России и по своей страстности, южной крикливости выражался резко о политике и министре, ее проводившем; но нельзя думать, чтобы источник клеветы на Румянцева, о которой писал Шувалов, скрывался у Поццо, а не у Меттерниха. Это был не первый и не последний раз, что Александр заступался за Румянцева. В 1812 году английский агент Уильсон, находившийся при русском войске и бывший свидетелем патриотических и непатриотических движений между русскими генералами после очищения Смоленска, приехал в Петербург и объявил государю, что генералы готовы для него на всякие пожертвования, если будут уверены, что император перестанет доверять советникам, которым они не доверяют: разумелся Румянцев. Александр в сильном волнении отвечал: «Армия ошибается насчет Румянцева: он не советовал мне подчиняться Наполеону; я его очень уважаю, потому что он почти один, который ничего не просил у меня для себя, тогда как другие просят почестей, денег то для себя, то для родных. Я не хочу жертвовать им без причины. Ступайте, скажите армии о моем решении — не полагать оружия, пока хотя один вооруженный француз останется на русской почве; я готов отослать мое семейство внутрь страны, готов на всякое пожертвование, скорее отпущу себе бороду и пойду есть картофель в Сибирь, но я не могу уступить насчет выбора моих министров». Когда в начале 1813 года в Вене узнали, что Румянцев не находится при императоре Александре, то Гёнц писал:

Страница