Эпоха Плантагенетов и Валуа. Борьба за власть (1328-1498) - читать онлайн книгу. Автор: Кеннет Фаулер cтр.№ 35

Создание постоянных армий во всей Европе, таким образом, имело множество последствий. Оно привело к возникновению в дополнение к знати новой социальной и профессиональной прослойки. Оно отразилось на сроках войны, которая тот час же стала более продуманной, более сложной и более жестокой. Оно изменило характер международных отношений: теперь для короля Франции не было ничего проще, чем вторгнуться на территорию чужеземной провинции и оккупировать ее войсками, которые всегда находились у него под рукой. В случае иноземного вторжения он мог реагировать более быстро и более эффективно. Если войска французского короля терпели поражение в битве, это не означало окончательного разгрома, поскольку он мог в короткие сроки потребовать от городов и знати восполнить численность войска. Но, прежде всего, постоянная армия обеспечивала ему стабильную власть в пределах самого королевства королевства. Она позволяла королю быстро подавлять восстания и служила одновременно и символом, и гарантией его могущества. Рожденная среди хаоса и потрясений Столетней войны, постоянная армия стала самым эффективным орудием абсолютной монархии.

В ту эпоху война была завуалирована рыцарственной фразеологией и до некоторой степени подвержена влиянию общепризнанного рыцарского кодекса. По существу, это была доктрина рыцарского служения обществу и равенства между рыцарями. Она делала акцент на добродетелях воинской доблести, личной чести и куртуазности — предупредительного поведения по отношению к другим представителям благородного сословия — и именно она отличала их от низших слоев общества. Хотя истоки рыцарского кодекса относятся к гораздо более раннему времени, и к XIV веку жестокие реалии окружающей действительности вступили в противоречие со старыми идеалами, в те времена рыцарские представления по-прежнему все еще определяли тон литературы и в какой-то мере оказывали влияние на практическую жизнь своей эпохи. Для тех, кто задавал тон в рыцарском обществе позднего средневековья, подражание великим мужам прошлого — героям Античности, рыцарям Круглого стола и паладинам Карла Великого — было путем к славе, и именно так изображали их хронисты того времени, среди которых основными выразителями идеологии рыцарства были Жан Фруассар (ум. до 1404 г.), Ангерран де Монстреле (ум. 1453 г.), Жан де Ваврен (ум. до 1474 г.), Жорж Шатлен (ум. 1475 г.) и Оливье де ла Марш (ум. 1502 г.). Эти авторы сосредоточили свое внимание на войнах и турнирах того времени, получая сведения от людей, деяния которых они описывали, а также от пурсиванов (учеников, кандидатов в герольды), герольдов и герольдмейстеров (гербовых королей), которые иногда сами были историками, подобно герольду Чандосу, герольду Берри и герольдмейстеру ордена Золотого Руна Лефевру де Сен-Реми.

В прологе своих хроник (различные списки которых охватывают период приблизительно с 1326 г. по 1400 г.) Фруассар говорит нам о том, что он взялся за их написание «ради того, чтобы достойные и благородные ратные подвиги и победы, совершенные и одержанные в войнах Франции и Англии, были старательно записаны и сохранены для вечной памяти», а также о том, что он получил свои сведения от «доблестных мужей, рыцарей и оруженосцев (esquires), которые принимали участие в этих событиях, и от ряда герольдмейстеров и их маршалов, которые по праву являются и должны быть в подобных делах справедливыми судьями и рассказчиками». Монстреле (считавший себя продолжателем Фруассара и охвативший в своем повествовании период 1400–1444 гг.) был того же мнения:

В эпоху позднего средневековья число герольдов быстро увеличивалось, и они в действительности располагали уникальными возможностями для сбора сведений. Герольды имели право не принимать участия в военных действиях на том основании, что они принадлежали к единому интернациональному ордену, которому должны хранить верность, и были связаны вассальными узами со своими начальниками (masters). Поэтому гербы герольдов сами по себе служили для них охранными грамотами в любом месте, с ними нельзя было обращаться как с противниками, и значит, они не могли быть захвачены в плен. Как сообщает Николай Аптон (который служил в северной Франции в 1420-х гг. и чей трактат «О военном искусстве» был написан незадолго до 1446 г.), герольдмейстеры избирались из числа пурсиванов, не менее семи лет «носивших это звание, которые в свою очередь избирались из всадников с тремя годами» опыта конной службы. Они должны были «почитать рыцарский дух и ревностно стремиться присутствовать на полях всех сражений… для того, чтобы отображать добросовестно и правдиво деяния противников, не отдавая предпочтения ни той, ни другой стороне в тех ратных делах и сражениях, которые происходят меж благородных мужей». Средневековое наставление герольдам содержит упоминание об обязанностях, отводившихся им на поле битвы: герольды должны были распознавать знамена противника для того, чтобы сообщать об этом своим начальниками или рыцарям, либо другим представителям знати, которым могли потребоваться подобные сведения; они должны были записывать имена посвященных в рыцари, а также находиться как можно ближе к арене сражения, чтобы иметь возможность «видеть самые героические моменты битвы и самых доблестных бойцов на стороне каждого из противников и запоминать их эмблемы». Если войско терпело поражение, герольды брали на заметку тех, кто бежал с поля боя, подсчитывали потери и устанавливали личность наиболее важных из убитых воинов. Нетрудно понять, почему в повествовании Фруассара столь часто встречаются сцены, в описании которых мы читаем о «новых, сияющих доспехах, знаменах, развевающихся на ветру, отрядах, скачущих в стройном порядке», или о знаменитых рыцарях, например, о сэре Джоне Чандосе «с штандартом впереди него, с отрядом вокруг него, с гербовым щитом, великим и большим, на котором вычеканен его герб»; и столь же очевидно, из каких источников хронист получал свои сведения. Аспекты войны, фиксировавшиеся герольдами, как раз в наибольшей степени соответствовали духу рыцарственной школы историков, которые писали, в первую очередь, для знати, желавшей, чтобы ее деяния были представлены достойным образом. Предпринимались также попытки ввести своего рода культ современников, проявлявших совершенные добродетели и дух рыцарственности: они нашли воплощение в ряде хвалебных жизнеописаний, среди которых наиболее достойными внимания являются биография Черного принца, написанная герольдом Джоном Чандосом, биография коннетабля Дюгеклена, созданная Кувельером, и биографии второго маршала Бусико и Жака де Лалена. «Сей честный принц, о котором я веду свой рассказ, — писал Чандос о победителе при Пуатье, — со дня своего появления на свет был полон мыслями о верности, бескорыстной отваге и кротости и был одарен доблестью». Он желал посвятить все свои дни «заботе о справедливости и честности» и был «необычайно храбр, смел, отважен, куртуазен и так мудр». Как говорит Кувельер в произведении, которое было названо последней из «Песен о деяниях» (chansons de geste), Дюгеклен был самым доблестным рыцарем со времен Роланда, а его деяния достойны сопоставления с подвигами Александра, Артура, Пиппина, Годфрида Бульонского и Саладина.