Наши химические сердца - читать онлайн книгу. Автор: Кристал Сазерленд cтр.№ 16

Иногда мне казалось, что мы дружим сто лет. В другие дни она втыкала наушники и не разговаривала ни со мной, ни с Лолой – буркнет «пока», и все. А бывало, вообще не появлялась. Я все воспринимал как должное, и торнадо по имени Грейс Таун все глубже засасывало меня.

За те дни, когда Грейс пребывала в благосклонном настроении и соглашалась пообщаться со мной, я сумел выяснить следующее:

• Грейс Таун раньше бегала стометровки (просто так, для себя). То есть до аварии.

• Грейс Таун не пила кофе.

• В свободное время Грейс Таун читала статьи Википедии о серийных убийцах и авиакатастрофах.

• День рождения Грейс Таун в субботу или воскресенье после Дня благодарения.

• Грейс Таун фанатела от «Во все тяжкие», «Звездных войн» и «Игры престолов», но не любила «Стар Трек» и «Доктор Кто» (что почти сделало наши отношения невозможными, но только почти).

У нас был только один общий предмет (актерское мастерство), причем я не сомневался, что она его провалит, потому что Грейс еще ни разу не встала со своего места в заднем ряду, а Биди не заставляла ее участвовать в постановках. Хотя шел последний год обучения и все парились по поводу поступления в колледж, выпускных экзаменов и баллов, первые несколько недель в школе у меня прошли нормально. Я знал, что получу пятерки от учителей, которые преподавали у нас в прошлые годы (Биди, Хинк, учитель испанского сеньор Санчес). Но остальные были новенькими, и к ним приходилось подмазываться, чтобы заработать хотя бы четверку, потому что большинство все еще таили предубеждение ко всем, кто носил фамилию Пейдж (хотя с момента выпуска Сэйди прошло больше десяти лет).

Каждый год повторялось одно и то же. В ходе переклички учителя, которые проработали в Вестланд-Хай достаточно долго, чтобы знать мою сестру, реагировали одинаково. Называли мое имя. Узнавали фамилию Пейдж. В ужасе поднимали глаза. Видели, как я похож на Сэйди, понимали, что мы брат и сестра. Когда мама сказала, что в моем возрасте Садс уже трижды арестовывали, она не шутила, но в школе у Сэйди было еще больше проблем, чем за ее пределами. Ее пять раз неофициально исключали за следующие проступки (неполный перечень): торговлю сигаретами, кражу видеокамеры, поджог в кабинете труда (Сэйди утверждала, что это был несчастный случай), успешную дистилляцию самогона в лабораторной при кабинете физики (она гнала его восемь месяцев) и, наконец, успешное выращивание марихуаны в теплице при кафедре ботаники (в течение трех лет). (Неудивительно, что она стала ученым, ведь в школьные годы она, похоже, только и делала, что работала над научными проектами, хоть и нелегальными.)

И каждый раз после исключения ее принимали обратно. Почему? Да потому, что, несмотря на криминальные склонности, Сэйди Пейдж была гением. Администрация Вестланд-Хай не могла расстаться с единственной ученицей, которой реально светила Нобелевка, хоть та и причиняла им кучу неудобств. Директриса Валентайн даже умилялась ее менее деструктивным проделкам (говорят, после конфискации самогона она отнесла всю партию домой и до сих пор прикладывалась к нему в конце учебного года). А успеваемость у Сэйди была не просто отличной, а поразительной. В ее табелях, наряду с «преступными склонностями» и характеристикой «невыносима», фигурировали такие описания, как «математический вундеркинд» и «пугающе умна». Так что да. Стараниями Сэйди у членов нашей семьи сложилась репутация злых гениев, а поскольку я не был ни злым, ни гением, мне пришлось работать в двух направлениях: 1) убеждать учителей, что я не малолетний преступник, и 2) не Эйнштейн, но выше среднего.

Последнее всегда меня напрягало. Но теперь у меня появился предлог проводить как можно больше времени за учебой, а для этого нужна была компания, и в компанию я, само собой, брал Грейс. Всю последнюю неделю сентября в обеденный перерыв мы ходили в «Макдак» «заниматься», а на самом деле угорать, придумывая тупые сочинения («Чем мне нравится “Скотный двор”? В нем нет туманного символизма. Это просто обычная сказка про животных, которые ненавидят людей», – вещал я голосом политикана, а Грейс смеялась и утыкалась лбом в мое плечо) и еще более тупые решения примеров («Какой ответ у тебя в шестом примере»? – спрашивал я. Грейс сверялась с учебником: «Фиолетовый, потому что пришельцы не носят шляп»).

Эти первые несколько недель в редакции газеты были лучшими. Мы втроем в застекленном кабинете-аквариуме – сейчас это время кажется мне волшебным. Газетой мы почти не занимались, но это было неважно, ведь до выхода первого номера оставалось еще несколько месяцев. Листья только начали желтеть, в середине дня по-прежнему было тепло, а значит, времени у нас оставалась куча. Можно было просто сидеть и ждать, пока идеальная тема сама нас найдет. Мы знали, что, как только она возникнет, это будет потрясающе, и, окрыленные ее гениальностью, мы сделаем газету буквально за день. Поэтому мы поручили нашим младшим редакторам (их оказалось четверо – новый рекорд) сосредоточиться на заметках, не связанных со специальной темой: интервью, репортажи с места событий, фотографии. По большей части мы вообще не работали, потому что просто тусоваться вместе было гораздо прикольнее, во всяком случае, в дни, когда Грейс не хандрила.

Мы посмотрели миллион роликов на «Ютьюбе». Оказалось, девчонки не видели тот, где Лиам Нисон приходит к Рики Джервейсу за советом, как стать стендап-комиком. Мы посмотрели его трижды и каждый раз угорали, ведь это правда смешно. Мы посылали друг другу мемы, сообщения в «Снэпчате» по десять раз в день, обменивались шутками, понятными только нам двоим. Это было легко, как дышать. Я поражался тому, насколько быстро человек может войти в твою жизнь. К началу октября, всего через каких-то четыре недели после знакомства, у нас с Грейс выработался свой язык. Мы могли общаться одними цитатами из фильмов и гифками. Протащили в редакцию бластеры с поролоновыми пульками и устраивали мини-войны до и после занятий. Обменялись любимыми книгами (моя – «Дорога» Кормака Маккарти, ее – «Черинг Кросс Роуд, 84» Хелен Ханфф). Оба пришли в ужас, что другой не читал столь совершенное и значительное литературное произведение.

Однажды, в первую неделю октября, в порыве невиданной щедрости Лола заявила, что мы с Грейс должны стать ее моделями для комиксов (художественный проект для студии). На закате мы вышли на пустое футбольное поле – Лола с фотоаппаратом на шее – и стали позировать для серии самых дебильных в мире снимков. У нас, конечно, не получилось в точности как задумывала Ла: с больной ногой Грейс не смогла изобразить сцену из «Грязных танцев» – но в конце концов от хохота мы повалились на траву.

– Ты у меня в долгу, – заявила Лола на следующее утро перед школой и, не замедляя шаг, сунула мне в руки фотографию. Черно-белый снимок запечатлел нас, когда мы не позировали: я стоял с закрытыми глазами, наклонив голову, с полуулыбкой на губах, а Грейс, обняв меня за шею, смотрела прямо в камеру и хохотала, сморщив нос. Я никогда не видел ее такой счастливой. Даже не знал, что она умеет так смеяться.

Я быстро спрятал фотографию в учебник по биологии, не сомневаясь, что если Грейс застанет меня за ее рассматриванием, то запретит приближаться к ней на двести метров. Но когда после обеда я пришел в редакцию, то заметил: что-то изменилось. И лишь через несколько минут понял, что именно. На стекле напротив парты Грейс висел маленький прямоугольник, приклеенный скотчем. Черно-белое фото. Светловолосая девушка и темноволосый парень, девушка целует его в щеку, а он улыбается, сжав ее подбородок в руке. Они были совсем не похожи на нас – долговязого неуклюжего меня и девчонку с грязными волосами в мужской одежде, которая ходила с тростью. Лола поймала то, что я прежде никогда в нас не замечал.