– Ортанс?
Мое лицо озарилось улыбкой: это был Эмерик.
– О-о-о… черт возьми, – выдохнул он.
Он подбежал по лестнице ко мне. Я едва не потеряла сознание, почувствовала себя где-то в другом мире, а заодно и на грани обморока.
– Ой… не думала, что ты придешь так быстро.
Он без церемоний обхватил мое лицо. Ритуальное тестирование не порадовало его. Напротив, он казался все более озабоченным. Получается, я выгляжу не очень.
– В каком же ты состоянии… И плачешь… ты так редко плачешь…
А я и не заметила. Его беспокойство словно кольнуло меня раскаленной иглой и не позволило отключиться.
– Я просто устала, не обращай внимания. Все это полная ерунда, знаешь ли. Разрыв связок, всего-то.
– Я отнесу тебя наверх.
Он уже схватил меня за талию, но я его оттолкнула:
– Нет, не делай этого.
– Почему? Думаешь, не смогу?
Ну вот, реакция оскорбленного мачо. Это меня огорчило.
– Ты меня поддержишь, понесешь костыли, и я прекрасненько дойду.
Он нехотя согласился, подхватил мои ходули, а я обняла его рукой за шею. Мы не произнесли ни слова. Я дохромала до кровати и наконец-то села. Слезы высохли, и я нервно захихикала:
– Судя по всему, легкая жизнь меня не ждет!
Что до Эмерика, то он и не думал смеяться. Жесткое лицо было словно высечено в мраморе. Он метался взад-вперед по комнате, будто лев в клетке.
– Что случилось?
– Мне не нравится видеть тебя такой, – сухо ответил он.
Бред какой-то: он нападает на меня. Я сразу взъерошилась, сил терпеть такое отношение у меня не было.
– Мне тоже, представь себе! – так же зло ответила я.
– Я с ума схожу, когда ты в таком состоянии!
Мне никак не удавалось ухватить причину его негодования. Можно подумать, это он заливается потом, окончательно измучен, с ни на что не годной ногой в лонгетке, и потому злится на весь мир.
– Могу я попросить тебя об услуге?
– Чего?
– Принеси мне, пожалуйста, стакан воды.
Он раздраженно швырнул пиджак на кресло и сделал то, о чем я просила. Когда я допила, практически вырвал у меня пустой стакан и унес на кухню, не пытаясь скрыть досаду. Он даже не пробовал притвориться, сделать маленькое усилие, чтобы поддержать меня.
– Сколько ты будешь таскать на себе эту штуковину?
– Точно не знаю, но больничный у меня на два с половиной месяца.
Он резко развернулся и подошел ко мне:
– Так долго? Но почему?
– Врач сказал, что так надо.
Он иронично ухмыльнулся:
– А ты утверждала, что это чепуха…
– Но это правда, клянусь тебе. У всех танцовщиков случаются травмы, я не исключение…
– Кто он такой, этот врач? Где ты его отыскала?
Я вконец измочалена и еще должна оправдываться! Я обреченно пожала плечами. Интуиция подсказывала, что не стоит в подробностях описывать безумного профессора, если я хочу покоя.
– Ортопед Огюста, хороший…
– Ты его знаешь? Бывала у него раньше?
– Знаю, и все! Послушай, я провела целый день в клинике. Я разваливаюсь на куски.
– Ладно-ладно. Так какой все-таки диагноз?
– Я же тебе говорила, серьезный разрыв связок. Врач предпочитает перестраховаться, лишь бы избежать операции.
– Операция?! Только этого не хватало!
Он продолжал нервно расхаживать по комнате.
– Как ты справишься? Школа? Мы? Повседневная жизнь? Что ты собираешься делать?
Я больше не могла сдерживаться, нервы были на пределе, он давил, хоронил меня.
– Хватит! – заорала я.
Он резко остановился и уставился на меня, моя реакция явно его поразила. Но ведь и его реакция была неадекватной, чтобы не сказать иррациональной. Пора было выбираться из кошмара, в котором Эмерик кричал на меня. Комком нервов должна была быть я, а вовсе не он. Тем более что этот комок нервов еще и яростно нападал на меня. Чтобы немного взбодриться, я провела ладонями по лицу и оттянула волосы назад. После этого вонзила в него свой негодующий взгляд. И перебила еще до того, как он заговорил:
– Замолчи, Эмерик! Больше ни слова. Нечего отчитывать меня, словно девчонку! Что я буду делать в ближайшие дни? Подумаю об этом в понедельник. Я упала меньше суток назад и только что вернулась из клиники. Я измотана, ночью почти не сомкнула глаз, мне больно и будет больно еще долго. Все это неудобно и хлопотно, не спорю. Но ты дополнительно все усложняешь. Не понимаю, почему ты винишь меня! Ты же не думаешь, что я нарочно расшиблась?
– Это будет настоящий ад! – выплюнул он.
– Для кого?
Мы сверлили друг друга глазами. Впервые за всю нашу любовную историю он вызывал у меня отвращение. Мне хотелось, чтобы у меня достало сил выгнать его, но я сидела на кровати и была такой слабой, а он смотрел на меня сверху вниз с высоты своего роста, возвышался надо мной, казался сильным, мощным и способным раздавить. Звонок его телефона разорвал тишину. Он раздраженно отошел от кровати и достал телефон из кармана. Перед тем как ответить, сделал знак не шуметь. Его наглость потрясала, не говоря уж о том, что страшно ранила меня.
– Э-э-э… ты спрашиваешь, где я?
Я едва ли не видела, как мысли на бешеной скорости вращаются в его голове; он ведь всегда все предусматривал, все наши свидания были заранее запланированы и обеспечены легендой, а сегодня он действовал импульсивно, придя вечером проведать меня. Мне захотелось заорать, сказать, что я здесь, вот она я, что я существую. Его растерянность продлилась недолго, голос стал гораздо мягче, вернулось хорошо знакомое мне самообладание.
– У меня деловая встреча. Не в офисе… нет, я не вернусь на работу после нее… Хорошо, сразу позвоню тебе из машины, я скоро освобожусь.
Он нажал отбой.
– Мне пора.
– Я не глухая.
Он закатил глаза и надел пиджак, потом подошел ко мне и раздраженно вздохнул:
– Ладно…
– Спасибо, что пришел. Не опаздывай из-за меня. Хороших тебе выходных.
Он поцеловал меня в лоб.
– Не думай, что мне легко, – прошептал он.
Его самоуверенность, эгоцентризм и полное отсутствие понимания с его стороны просто-напросто парализовали меня. Перед тем как закрыть за собой дверь, он окинул меня хмурым взглядом, от которого я похолодела.
– До понедельника.
Я услышала, как он быстро сбегает по лестнице. Я откинулась назад и, помогая себе здоровой ногой, свернулась калачиком и уткнулась лицом в подушку. Это не Эмерик, он не в себе, вот и все, что я могла придумать. Что на него нашло? Наша романтическая поездка случилась всего пару дней назад, но мне казалось, что сегодня я разговаривала с другим человеком. Мне была непонятна его жестокость. Если в двух словах, он считал меня виноватой в том, что произошло. Впервые за три года я отчаянно нуждалась в его поддержке, пусть и самой незначительной, в том, чтобы он был со мной, рядом, а он, как выяснилось, на это не способен. Этот незначительный эпизод показал, что мне нечего ждать от него, и, боже ты мой, как же это было больно, гораздо больнее, чем разрыв связок, – на эту боль, в конце концов, я могла наплевать. Ущербность наших отношений ошеломила меня. Да и существуют ли они в реальности, эти отношения? От острого чувства одиночества я задохнулась. Мои глаза блуждали в пустоте и неожиданно остановились на фотографии родителей, стоявшей на ночном столике. Я смотрела, как они улыбаются в объектив, и у меня подкатил комок к горлу, я каждый день скучала по ним, но сегодня тоска была сильна, как никогда, по щекам покатились слезы, с которыми я не могла справиться, настоящие слезы тоски и страха, тяжелые, заливающие лицо, оставляющие на нем соленые дорожки, первые по-настоящему освобождающие слезы. Я была готова все отдать, лишь бы снова стать маленькой девочкой с разбитой кровоточащей коленкой, которая только что упала во дворе “Бастиды”, а в ее ране застряли кусочки гравия. Мне хотелось вновь пережить эти ощущения. Мама усадила бы меня, рыдающую, на стул в кухне, вышла бы на минуту и тут же вернулась с ватой и перекисью водорода, я бы крикнула своим детским голоском: “Не надо, мама, будет щипать!”, папа бы присоединился к нам с кларнетом в руках и принялся играть, мама бы потерпела музыку несколько минут, а потом отчитала папу: “Хватит, дорогой, а то она опять начнет танцевать”. И именно это я бы и сделала: спрыгнула со стула и затанцевала вокруг стола, словно принцесса, которой мечтала быть, и даже не заметила бы, что мама успела обработать разбитую коленку. Мне хотелось очутиться вместе с ними, в нашем доме, и тогда вечером после падения мама уложила бы меня в постель, а я бы уютно зарылась в простыни. Родители занялись бы моим лечением и напоили целебным лекарством от сердечных ран. А теперь в качестве волшебного бальзама мне остались лишь воспоминания о них. Но этого было недостаточно, чтобы забыть о том, что я обречена на долгие недели без танцев и что мне страшно, как бы окончательно не разорвалась протянувшаяся между мной и Эмериком нить любви, природа которой лежала вне пределов моего понимания.