Осколки Сампо  - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Овсянников cтр.№ 38

С утра он, как обычно, взялся за работу, тут-то и приключилась ссора между двумя подмастерьями местного кузнеца.

– Стали спорить, как клинки закалять лучше, – понемногу разговорился Уно. – Я бы рассудил их, тоже кое-что умею. А эти долго разговаривать не захотели. Я глазом моргнуть не успел, как они ухватили по мечу и во двор. И давай рубиться – только искры полетели.

– А что кузнец? – удивился Кауко.

– Что кузнец? Он судил поединок. И зарубил один другого, – потупившись, закончил Уно. – Соседа убил, товарища своего. Только что закусывали вместе. Снёс голову. Да спокойно так… Кликнули родню убитого да снова за работу принялись. А родные тело забрали, как будто всё само собой. Брат убитого назначил убийце поединок после похорон и тризны. Это не люди! – закончил свой рассказ хяме.

Каждый свободный мужчина в Похъёле имел вдоволь боевых доспехов и оружия, обращению с которым учился с самого детства. За оружие хватались по малейшему поводу – похъёлане не боялись смерти, а может быть, просто не ценили жизнь – ни свою, ни чужую. Их излюбленным занятием была война, богатство измерялось количеством награбленного добра, сила и мужество – числом убитых в бою противников. Тем и другим при случае хвастались до хрипоты, стараясь перещеголять соперника; и в войне, и в бахвальстве ею люди Сариолы могли бы потягаться с викингами. И набеги из Похъёлы подобно набегам викингов уже давно бы сделались бедствием для всех окрестных земель, будь похъёлане чуть многочисленнее, а их край – чуть богаче. Но скудость окраины мира не позволяла своим обитателям надолго сорваться с места, поэтому похъёлане не давали спуску только своим ближайшим соседям – лопарям, едва не круглый год нападая на их стойбища, отбирая оленьи стада и угоняя в рабство людей. Они также набрасывались на случайных чужеземцев, которые на своё несчастье попадали во владения Лоухи, а когда подобных встреч и набегов не бывало подолгу, принимались друг за друга. Род вставал на род, сосед не щадил соседа. Сильный грабил и убивал слабого, и только узы крови, издревле считавшиеся священными, удерживали людей от распрей внутри родов. Одному Хийси известно, к чему бы привела народ Сариолы такая жизнь, если бы закон, провозглашённый Лоухи, не запрещал продолжать кровную месть после гибели первого убийцы-зачинщика ссоры. Слово эманты для похъёлан было непререкаемо, а трепет перед ней граничил с ужасом.

Почитая тех же богов, что и соседи в Суоми и Карьяле, похъёлане называли первым среди них не Небесного Хозяина Укко, а его завистливого соперника – злобного Хийси. Древний дух внушал людям страх и отвращение; у похъёлан эти чувства оборачивались оголтелым обожанием. Себя они считали созданиями Хийси, стражами границ Маналы. Знали также, что эманта Лоухи – родная дочь Хийси. Хозяина тьмы и холода прославляли в песнях, в священных рощах ему приносили обильные жертвы. Хийси покровительствовал злым чародеям, а таким в Похъёле был каждый второй.

Поклоняясь темным божествам, жители Похъи как будто нарочно подражали их внешности – все похъёлане без исключения выглядели звероподобно. Светлые, почти белые глаза смотрели сквозь длинные, не знавшие гребня, волосы, точно из леса; косматые бороды мужчин торчали во все стороны, и порой неясно было, где волосы хозяина, а где звериный мех одежды. Многие колдуны никогда не стриглись, а ногти на руках отращивали длинные, словно когти.

– По деревьям лазить ловчее, белок да куниц ловить? – пошутил как-то Ахтинен.

– Глупец! – огрызнулся в ответ северянин. – В ногтях и волосах – волшебная сила человека, дарованная Хийси! Этим нельзя разбрасываться! Даже обрезанные ногти следует собирать и хранить! У меня их целый чулок припасен.

– Да зачем?

– Чтобы по смерти не в Туони, а прямо к Хийси попасть, – пояснил похъёланин. – Вскарабкаться до самой вершины Маанэллы, туда, где Хийси восседает на престоле из оледенелых скал! Он и сам похож на ледяную гору, снеговая туча – его шапка, ночная темень – его плащ! Из снега его борода, изо льда его когти, мороз – его дыхание!

– И вы почитаете такое чудище? – поежился Ахтинен.

– Хийси достоин почитания! – похъёланин смотрел на саво снисходительно, словно на несмышлёное дитя. – Это у вас там его боятся, а у нас его уважают! За ним сила, за ним ужас! Он покровитель нашего доблестного народа, его дочь – наша владычица! Хозяин зимы всемогущ, и великая честь – попасть в его свиту!

Как ни странно, презиравшие мирный труд похъёлане неплохо владели кузнечным и кожевенным делом, с немалым усердием изготовляли брони и шлемы, мечи, топоры и копья. Правда, Уно, поработав с ними, остался разочарованным – ему не довелось обогатить свой опыт чем-либо новым, а сработать хорошую кольчугу местные кузнецы не умели: те, что носили дружинники Лоухи, оказались отобранными или купленными у викингов. Не было чуждо похъёланам и творчество, но все творения выходили безрадостными и страшными. Люди Сариолы как будто находили удовольствие в изображении злобных и уродливых существ, в пении мрачных песен про смерть и всевозможные горести. В этом Антеро убедился, когда неожиданно для себя встретил в Корппитунтури знаменитого на всю Похъёлу рунопевца.

Высокий старик с длинными узловатыми руками и надменным лицом нарочно пришел издалека, чтобы послушать искусное пение гостя.

– Встреча двух сказителей – дар для обоих! – обрадовался Антеро. – Вот если два человека подарят друг другу лосося, то у каждого будет по одной рыбине. А если они споют хотя бы по одной песне, то каждый сможет унести целых две!

– Складно, – только и произнёс похъёланин.

На дворе стояла промозглая северная осень. Антеро с товарищами, похъёльский рунопевец и десятка два его любопытствующих соплеменников собрались в зале дружинного дома. Пожарче разожгли очаг, принесли факелы и бочонки с пивом; повеяло домашним уютом, дикие похъёлане сейчас не казались высокомерными и злыми.

Антеро поставил кантеле на колени и тронул струны. Он пропел одну за другой несколько весёлых песен, которые с удовольствием поют и слушают карелы во время праздничных застолий. Северянин слушал молча, изредка качая седой головой, а потом важно объявил:

– Детский лепет. Не пристало мужу распевать о пирушках. И игрушка эта, – он указал на кантеле тёмным от грязи когтем, – ни к чему!

– О чем же пристало петь? – Антеро задел даже не заносчивый тон сказителя, а скорее то, что слушатели из местных все как один ждали его слов, будто боясь выразить свои чувства. Сейчас они одобрительно ворчали – поддерживали земляка.

– О битвах. О гибели. О страданиях. – Похъёланин осушал уже не первую кружку, но не пьянел. Его гордое лицо становилось злым, бесцветные глазки расширились и остекленели. – Случалось ли тебе, карьялайнен, видеть битву?

– Да. И петь о ней не хочу.

– И плохо. Храбрый всегда думает о битве! А мудрый думает ежечасно, что от страданий не скрыться! Мучаешься – крепнешь! Об этом должно слагать песни!

– Так горе вас не оставит! Горе, сложенное в руны, не перемелется со временем. Запечатлевать дрянное – много чести!